Записки остраннённого

«Ленский лезет к Онегину с такими конфиденциальными разговорами об Ольге, которые совершенно несовместны с серьезным уважением любящего мужчины к любимой женщине».

Воистину, если Аллах хочет наказать человека, он лишает его чувства юмора!

Представьте читателя «Онегина», которые не то что не хохотал, но даже ни разу не улыбнулся. Остается его только пожалеть.

Так что же, критик Писарев не способен оценить литературную одаренность поэта Пушкина? Отчего же, способен, еще как: «Господи, как красиво!» Но…? Но: «Так это красиво, что читатель не осмелится и не сумеет подумать о том, до какой степени глупо…» Ну да, ведь по мнению серьезного человека Д.И. Писарева и иже с ним, Поэт обязан своим творчеством что-то нам внушать. Правильное.

«Возвышая в глазах читающей массы те типы и те черты характера, которые низки, пошлы и ничтожны, Пушкин всеми силами своего таланта усыпляет то общественное самосознание, которое истинный поэт должен…» etc.

Однако и это еще не всё! «Пушкин в течение всей своей поэтической деятельности [sic! Я.Н.] постоянно и систематически игнорировал и голод, и нужду, и все остальные болячки действительной жизни».

Ах он бездельник! Неужели систематически? За борт его – с корабля современности!

Ну а если серьезно, то сам Пушкин на весь этот дидактический вздор ответил заранее – так ярко, так талантливо и столько раз, что тема давно закрыта.

Трудно поверить, что критик Писарев не был знаком с этими – уже вполне хрестоматийными в его время – пушкинскими строками: «Подите прочь – какое дело. Поэту мирному до вас!» Как и со всеми им подобными – и не менее знаменитыми.

И, в завершение, об отношении Поэта к Татьяне. Так сказать, апофеоз писаревского ви́дения. «Надо отдать полную справедливость Пушкину: характер выдержан превосходно до конца романа, но здесь, как и везде, Пушкин понимает совершенно превратно те явления, которые он рисует совершенно верно».

Как и везде!..

«Она находит, что горазд величественнее страдать и чахнуть в мире воображаемой [sic! Я.Н.] любви, чем жить и веселиться в сфере презренной действительности. И в самом деле, ей удается довести себя до совершенного изнеможения».

Обобщая, скажем за Писарева предельно кратко: ничего этот ваш Пушкин в своих героях не понимает, сейчас я вам всё объясню – как оно на самом деле! А заодно – как надо!

От такой – скучной, совсем не игровой остраннённости хочется убежать куда-нибудь на свежий воздух. В Болдино, к Пушкину. И забыть о всяческой «полезности». Не царское это дело – дидактика! Вспомним лучше золотые слова Розанова: «Пушкин есть поэт гармонии, согласия и счастья». Или – еще короче – у Синявского (Абрама Терца): «Это весёлое имя – Пушкин».

Улыбайтесь, господа! Не знаю уж, как там наша жизнь, но «Евгений Онегин» – точно игра!

2. Герой нашего пространства

Порицать и восхвалять суть действия эмоционального

свойства, ничего общего не имеющие с критикой.

Х.Л. Борхес

Я сравниваю – значит, я живу.

О. Мандельштам

О чем бы ни шла речь в художественном произведении,

мы ищем и находим там только душу самого художника.

Л.Н. Толстой

Как будто нам уж невозможно

Писать поэмы о другом,

Как только о себе самом.

А.С. Пушкин

Великий критик, знаток писательских душ Виссарион Белинский считал, что (Григорий я бы тут имя сняла) Печорин во многом похож на своего создателя – (Михаила и тут бы сняла) Лермонтова. Доказывая это (тут пометка: «ссылка» – на ст.«Герой нашего времени» Белинского?) критик скрупулезно сравнивает двух названных персонажей. Именно так – персонажей. Ибо Лермонтов Белинского – тоже герой вымышленный.

Оспаривать само утверждение Белинского нелепо. Но! Следуя своему обыкновению, уважаемый критик так много внимания уделил деталям, что невольно приписал Лермонтову печоринские качества. При этом то главное, что в самом деле роднит автора и его героя, Белинский упустил: деревья заслонили лес. Мы же попробуем начать именно с главного.

***

Давно стало хрестоматийным упрощенное представление: Пушкин поделил свое «я» между тремя героями романа «Евгений Онегин»: наивный подростковый псевдоромантизм достался пародийному Ленскому, эгоцентризм и разочарованность – Онегину, а своей любимице Александр Сергеевич подарил собственные лучшие качества. Однако никому из троих не доверил Пушкин поэтический и писательский дар. Даже письмо Татьяны (о котором сам Пушкин отзывается весьма и весьма комплиментарно) мы читаем «в переводе» с французского оригинала. То есть авторство письма поэт тоже оставил за собой.

Лермонтов оказался смелее. (Внимание! Никакого отношения к таланту эта смелость не имеет. Сравнивать одаренность небожителей бессмысленно, и ничем подобным мы заниматься не станем). Но Лермонтову было и проще. Пушкин, как мы помним, наше всё. И обо всём. Причем, с любовью и приятием. Лермонтов же – певец одной мелодии, мелодии одиночества. Вот он и доверил своему герою, так сказать, второй голос в исполнении этой песни.