Записки Петра Андреевича Каратыгина. 1805-1879

Между тем, масленичная публика проголодалась, торопилась к блинам и начинала свирепствовать, хлопать, шуметь, стучать ногами, требуя поднятия завесы за которою, вместо комедии, разыгралась такая плачевная драма. Наконец, вышел кто-то из актеров и возвестил (также, как неделю назад), что «по болезни (!) актрисы г-жи Гусевой роль ее займет г-жа Рамазанова»… Публика успокоилась и дело пошло обычным порядком и комедия кончилась к полному удовольствию почтенной публики. Между тем, в продолжение антракта весь закулисный люд перебывал в той уборной, где на кушетке лежала новопреставленная раба божия!.. Я также зашел туда, взглянул на нее, и какое-то давящее душу, болезненное чувство овладело мною: бедная старушка — разрисованная, нарумяненная, в цветной глазетовой кацавейке, скрестив руки, покоилась вечным, непробудным сном, а кругом ее слышались толки; все допытывались: какая причина ее смерти? зачем она больная играла? и проч., и проч. Тут прибежал ее единственный сын, бросился к ней с воплем, и я поторопился уйти от этой раздирающей сцены. Я воротился в нашу уборную… брат мой сидел, облокотись на стол, и как-то тяжело дышал; он, конечно, уже знал об этой катастрофе. Я, желая его развлечь, — сказал ему:

— Ну, брат, мы нынче стали похожи на римских гладиаторов: умираем на сцене при рукоплесканиях публики!

Брат грустно улыбнулся.

— Да разве она точно умерла? Может быть, это только обморок? — спросил он меня.

— Нет, к несчастью, все кончено; она вся похолодела.

— Ты ее видел?

— Я сейчас оттуда.

Он поднялся. «Я пойду посмотреть»… и медленною походкой вышел из уборной. Бывшему тут Сосницкому я припомнил его шутку на кладбище; он молча отер слезу и полез на свои антресоли, которые были им для себя устроены в нашей уборной. Брат, минуты через две, воротился и опять сел на свой диван.

— Ну, что, видел? — спросил я его.

— Нет, там слишком много народу…

Очевидно, что у него не хватило духу на это грустное любопытство.

Вечером того же дня он играл «Денщика» (соч. Кукольника). Я, приехав в театр, конечно, поторопился осведомиться о его здоровье.

— Ну, что, как ты себя чувствуешь? — спросил я его.

— Как будто немного получше, — отвечал он, стараясь приободриться. Он, или меня обманывал, или сам обманывался на счет своего положения; не может быть, чтобы утреннее происшествие не повлияло на его нервы и больное воображение…

— Я чувствую. — продолжал он: — что мне нужно только вызвать транспирацию, тогда мне будет гораздо лучше. Все эти дни были у меня холодные роли… Но вот, теперь, «Денщик» мне поможет…

В этот вечер он старался играть энергичнее, чтобы возбудить внутреннюю деятельность и упадающие силы… И точно, надо было удивляться его самообладанию и запасу тех могучих сил, которыми природа так щедро его наделила!.. Могло ли прийти кому-нибудь из зрителей на мысль в этот вечер, судя по его обычной энергии, по его наружному виду, что этот человек внутренне страждет, что он истощает последние силы в борьбе со смертельным своим недугом?

Четвертый акт в этой драме самый сильный; брат играл его с полным одушевлением и произвел обычный восторг в зрителях; его несколько раз вызвали. Когда он, утомленный чрезмерным напряжением чувств и голоса, пришел в уборную, я подошел к нему и спросил: «Ну, что, как теперь?»

Он, с каким-то озлоблением, ударил по столу в прошептал: «Нет! не помогло!»… Потом потер рукой свой сухой лоб, с грустью покачал головой и прибавил: «Ни одной капли поту! только жар усилился».

— Завтра вечером назначена «Смерть Ляпунова»; неужели ты будешь играть? — спросил я его.

— Не знаю, что Бог даст! Скорее бы только кончить сегодня…

В пятом акте роль его не заключала в себе никаких сильных мест и прошла спокойно.

Замечательно, что, по сюжету, в конце пьесы «Денщик», отправляясь в поход, становится на колени перед своею возлюбленною. Доротеей, тогда уже невестой другого, и просит ее благословить его, быть может, на вечную разлуку. Доротея, падевая на него свой крест, говорит ему:

Крест матери, единственный клейнод,
Моя единая, святая драгоценность,
Напутствуй незабвенного Трофима!

Этою прощальною Евгений Макарович Семенов, зять наш, исправлял тогда должность члена репертуарной части. Гедеонов был тогда в Москве. Оканчивается пьеса; этою пьесой закончилось честное служение артиста, преданного всею душою своему искусству!

Вере Васильевне Самойловой, игравшей Доротею, суждено было сказать ему последнее, прощальное слово.

В тот же год и она, в полном развитии своего прекрасного таланта, добровольно оставила сцену, которой бы еще долго и долго могла быть украшением!

На другой день, в субботу, 28 февраля, на вечерний спектакль была объявлена на афише драма «Смерть Ляпунова В этот день брат мой был именинник; рано утром я пошел к нему поздравить его и узнать, как он себя чувствует. Он сидел в халате на кресле, окруженный женою, дочерью и зятем, которые уговаривали его послать в театр записку, что он играть не может, и пригласить поскорее доктора.