Записки пожилого человека

— Вот такое неприятное дело, — извиняющимся, даже заискивающим тоном говорит директор гостиницы, — мы, конечно, ни за что не потревожили бы вашего товарища. Мы всех вас вчера видели по телевизору. Но произошла накладочка. Интересующая нас зарубежная делегация, которая должна была приехать завтра утром, приезжает сегодня вечерним поездом…

— Ну и что, — прерывает его Радов, — мы-то при чем здесь?

И тут, выражая всей своей стертой физиономией крайнее удивление — откуда, мол, берутся такие несмышленыши, — сопровождающий директора тип произносит:

— Так ведь этот номер у нас технически оборудован.

В Ереване Константин Серебряков приходит с сообщением, что в той же гостинице, где поселили нас, на другом этаже остановилась и приехавшая несколько дней назад Мариэтта Сергеевна Шагинян. Он ей рассказал, что мы здесь, и она хочет встретиться с нами. Деваться некуда, с визитом вежливости мужчины отправляются к Шагинян — Белла манкирует.

Выходим из лифта и сразу слышим крик в коридоре. Оказывается, Шагинян провожает какого-то посетителя и последними словами ругает тогдашнего первого секретаря ЦК Армении: «Негодяй! Мерзавец! Что он себе думает, в городе нет сахара, нет масла. У него-то все есть, а о людях он не думает. Зажрались!».

У человека, которого Шагинян провожает, в глазах страх и обреченность, он загнанно озирается, но никак не может уйти: Мариэтта Сергеевна не прощается и ее гневному монологу не видно конца. Наше неожиданное появление спасает беднягу, он стремглав уходит, почти бежит…

В Тбилиси мы приехали поздно вечером, утром решили отправиться куда-нибудь позавтракать. «Здесь за углом есть уютный ресторанчик, кормят вкусно, сейчас там наверняка свободно — пошли туда», — предложил Булат.

В ресторанчике действительно было пусто, заняты только два стола — за одним кутили несколько разгоряченных молодых людей, за другим — солидная, почтенного возраста публика. Похоже было, что все они сидят давно, потому что уже обменивались бутылками вина и тостами: за нашу прекрасную грузинскую молодежь! за наше замечательное старшее поколение!

Вслед за нами вошли и заняли столик рядом четверо русских офицеров — полковники, один с Золотой Звездой Героя. У нас и у них приняли заказ, но официанты явно не спешили. Сидим, ждем, разговариваем.

Вдруг один из молодых людей с бокалом вина в руке подошел к нашим столам и, обращаясь к военным и к нам (наверное, главной их целью были не мы, а военные — свежи еще были воспоминания о расстреле в Тбилиси демонстрации молодежи), тоном, явно рассчитанным на скандал, а может быть, даже на потасовку, мордобой, произносит: «Прошу встать и выпить за великого сына грузинского народа Иосифа Виссарионовича Сталина!».

Кто-то из нас, кажется, Радов, стараясь замять дело, показывает на стол: «А нам пить еще нечего». Молодой человек по-грузински что-то резко говорит официантам. Не уходит, стоит с бокалом.

Мы тихонько обсуждаем, как нам поступить, — желающих пить за тирана среди нас нет, но ввязываться перед выступлениями в Тбилиси в скандал нам нельзя. Радов предлагает: «Будем равняться на военных, как они поступят, так и мы».

Официанты забегали, быстро принесли вино, разлили по бокалам. Военные встают, мы вслед за ними — все пьем. Настроение омерзительное, молча, не поднимая глаз над тарелками, едим. И тут Белла говорит:

— Нет, нельзя это так скушать.

— Да не связывайся с ними, они ведь мечтают о скандале.

— Ничего, сейчас получат свое.

Надо сказать, что Белла была очень хороша собой, на нее заглядывались мужчины в Москве, а темпераментные южане, увидев ее, вообще теряли голову. С бокалом в руках она отправилась к столам, за которыми сидели грузины. Они встали. И Белла произнесла такой тост:

— Я очень люблю Грузию, ее щедрую землю, ее прекрасный народ, ее гостеприимство, ее замечательную поэзию. Я хочу выпить за настоящих грузин, которые благородны и никогда не позволят себе унизить или оскорбить своих гостей.

Все выпили. И тут старые грузины что-то по-грузински сказали молодым. Те стали извиняться. И старые и молодые принялись целовать Белле руки. На наши столы было послано вино. Мы несколько повеселели, почувствовали себя хоть как-то отомщенными.

А вспоминать эту историю все равно стыдно, противно…

Приказано называть по-домашнему — Славой

Эту историю мне рассказал в Севастополе командир крейсера «Куйбышев» капитан 1 ранга Владимир Васильевич Михайлин (впоследствии адмирал, заместитель Главнокомандующего ВМФ). Я прилетел в Севастополь то ли в самом конце января, то ли в начале февраля 1958 года. В «Литературке», где я тогда работал, прозевали приближающееся сорокалетие армии. Юбилейный материал был нужен, как говорится, кровь из носа, и так как в газете знали, что я свою военную службу начинал на флоте и что на Черноморском флоте служит мой брат, меня в пожарном порядке отправили в Севастополь.