Записки практикующего психолога (СИ)

- Никогда не могла представить, что… - сглотнула, неосознанно дрогнули плечи. – Меня вот так можно использовать…

Глубоко вдыхает, пытаясь успокоиться.

Ты невольно отмечаешь, какая же она красивая сейчас. Всё-таки женщину делает женщиной именно слабость. Мысленно проводишь рукой по её щеке, осторожно и нежно стираешь невидимые слёзы.

Она и вправду помолодела. Отпуск, крем, любовь? Конечно, и это тоже. Но главное – ты сегодня впервые видишь её такой… «нерогозиной». Вспоминаешь свои мысли о том, как точно характеризует её фамилия – острая, хлёсткая, как она сама. Радуешься, что здесь нет никого из оперов или полиции – ей и так слишком тяжело.

Думаешь, глядя на неё. За какие-то полминуты проносятся десятки мыслей, и вдруг со странным опозданием до тебя доходят её слова: не смысл, а тон, звук, дрожь.

И тебе становится страшно. Потому что в голосе вместо такого привычного металла звенят слёзы. В первый раз в жизни.

Ты не знаешь, что делать в таких случаях. Да и никогда не знал. Но интуитивно, чувствуя её уже так же ясно, как себя, ты выбираешь самый правильный тон и самые точные слова, нужные ей куда больше пошлых объятий:

- Он за всё ответит. Обязательно.

========== Никогда не могла представить. ==========

POV Рогозина. С момента после пожара в лаборатории

После дыма в голове гудит, но я не реагирую на слова о том, что мне нужно домой - отдохнуть, успокоиться. Всё ещё кашляя, упорно еду со всеми в ФЭС. Задвинув куда-то далеко-далеко личные мысли – странно, как это легко сейчас удаётся! – почти с жадностью набрасываюсь на документы, протоколы и прочие бумаги. Пишу, спрашиваю, выслушиваю, сопоставляю, звоню генералу, но всё – в тумане.

Я как будто пьяна.

Трезвею, только поймав не себе странный взгляд Холодова. А, ну да. Он же привык видеть Рогозину в полном параде. А тут какая-то престарелая девица с хвостиком и в походных штанах восседает на её месте.

Сознание странно двоится. Я прекрасно понимаю, что Андрей ни в чём не виноват, но мне так хочется, чтобы хоть кому-то сейчас было так же больно, как мне. Глаза сами собой недобро щурятся:

- Что, Холодов? Что-то не так? – голос странно, высоко звенит. Я ещё пытаюсь себя удержать, но, кажется, безнадёжно. – Хороша косметика «Mladiz», правда? Попробовать не хочешь? Или тебе лучше пилюли для пухленьких?

Он оторопело снимает очки, мямлит что-то неразборчивое.

- Пошёл бы вместо Майского за таблеточками, авось, и живот накладной не пришлось бы надевать! А, хомячок? – мне самой становится страшно от своего жуткого сарказма. В голосе уже проскальзывают истеричные нотки – пока их никто не слышит, но я-то себя знаю. Вернее, думала, что знаю.

Но нет, оказывается, Валя тоже всё прекрасно понимает. Напуганного Холодова куда-то оттаскивает Амелина, Круглов с Майским тоже ретируются – дружно и без вопросов – по команде Антоновой.

Только когда мы остаёмся вдвоём, я позволяю голове бессильно упасть на руки.

- Что я наделала, Валя…

- Все уйдут, я вызову такси, и мы поедем домой, - негромко, без всякого удивления или осуждения произносит она. – Завтра отоспись, не приезжай. Круглов уже вполне научился рулить.

Меня всегда успокаивал её ровный голос. Почему сейчас, когда спасительное забытье так необходимо, оно не приходит?!

Что-то мычу в ответ, не поднимая головы. Осознание произошедшего наконец-то накатывает, безжалостно сметая плотину самообладания.

*

Помню такси. Потом бесконечная, свернувшаяся в ленту дорога, подъезд, лифт. Квартира. Валин голос велит мне пойти умыться.

От воды снова как будто трезвею, и первым, что попадает на глаза, становится баночка крема.

Швыряю её в зеркало с такой злостью в лице, что пугаюсь своего отражения. На звон осколков прибегает Валя.

Через несколько секунд – или часов? – замечаю, что бьюсь в её руках. Ладони в чём-то липком, в темноте не разглядишь.

- Кровь? – слово вырывается с каким-то страшным, животным ужасом. Как будто мы обе не видим кровь каждый день.

- Дурочка… Я чай пролила, когда ты закричала…

Я кричала?

Шлёпает выключатель, и, жмурясь от белизны, я вижу на полу осколки зеркала, перемазанные кремом. И в каждом – моё перекошенное, покрасневшее лицо.

*

Окончательно я прихожу в себя ночью – просто просыпаюсь, без раскачки, без слёз, без дикого желания снова провалиться в сон.

Встаю и задёргиваю шторы, понимая, что если луна продолжит смотреть на меня так нахально, я просто выйду на балкон и начну на неё выть.

Делать решительно нечего.

Бесцельно обхожу квартиру, замечаю, что в ванной всё как прежде – только зеркала нет. В кухне под полотенцем вызревает какой-то травяной чай. Делаю глоток крепкой, холодной заварки – терпко и горько. Но зачем-то выпиваю до дна.

Потом беру телефон и набираю SMS Вале: «Спасибо». Подумав, извиняюсь перед Андреем. Пальцы с трудом попадают на клавиши.

До рассвета ещё далеко, но спать не хочется. Можно, конечно, выпить снотворного, но тогда с утра будет ещё хуже.