Записки психотерапевта. Многообразие экзистенциального опытаобразие экзистенциального опыта

Был у меня сиамский кот, которого когда-то привезла Света Клионовская из Литвы. В плетеной корзинке лежал прелестный котенок. Я назвал его Мякки, а полное имя звучало «Мякки Мяккинен Неотразимый». Позднее, когда он подрос, я приучил его к пленэру: сажал в мой знаменитый польский рюкзак, с которым я прошел всю Колыму и Чукотку, размещая его так, чтобы он мог видеть пространства, садился на велосипед, и мы устремлялись в леса, все дальше и дальше по солнечным тропинкам до безлюдной полянки, там я его выпускал. То, что он видел, было большим стрессом для него: рот его был раскрыт, язык на плече, весь в смятении от космизма окружающего его мира, он садился на четвереньки, если можно так обозначить положение доблестного идальго, и начинал ползти, он полз в густую траву и там переводил дух. Адаптировался он удивительно быстро, и через полчаса он уже ловил стрекоз и перевоплощался в Доблестного Охотника. Заметил я новое его качество: он любил принимать героические позы, но для этого ему требовалось возвышение, он находил пень или упавшее дерево и уже оттуда устремлял горделивый взор в дали дальние, далеко за линию горизонта, и так замирал. Что ему чудилось? Кем он себя представлял? «Ты не нарцисс, случайно?», – смеялся я, но он не отвлекался. За эту его любовь к героическому я дал ему еще одно имя: «Зигфрид». Вечерами мы не разлучались. Когда я читал, он сидел под настольной лампой и следил за моим глазами, а когда страница заканчивалась, начинались настоящие чудеса: я поднимал голову, а он переворачивал страницу, и не молча переворачивал, как делают иные холопы, склонные к ресентименту, а обязательно комментировал, а я подражал ему интонационно, как учил Милтон Эриксон: «…сначала подстройка, потом изменения». Особенно он любил комментировать Мартина Хайдеггера и Сёрена Кьеркегора. Его познания в натурфилософии были так глубоки и обширны, что я присвоил ему титул барона, и он стал именоваться не иначе как «Барон фон Мякки, кабинетный философ», в лесах же он продолжал линию героического Зигфрида.

Проходили годы. Тяжелые девяностые принесли книжное пиршество, лавину репринтов, и новых переводов, и новых авторов, и каждую неделю я приносил домой стопку новых книг, и глаза мои горели, как у моего Зигфрида-охотника. Мякки встречал меня с неизменной любовью и всегда спрашивал: «Опять книги?», а я мог и не отвечать, просто кивал в ответ, но тогда Мякки шел дальше: «А какие? А нет ли ничего по теоретическому мышковедению?» Но однажды он неожиданно спрашивает: «А когда ты мне кошечку принесешь?» Это застало меня врасплох – Мякки вырос, и ему нужна подруга жизни. Я не стал медлить и позвонил своему хорошему другу, главному ветеринару Лукойла, Владимиру Михайловичу Федоринову, стоявшему у истоков первых ветеринарных круглосуточных клиник в Москве и самой первой, появившейся на улице Россолимо. Он меня обрадовал – у главврача поликлиники № 6 Минатома скоро должны быть сиамские котята, я немедленно сообщил об этом Мякки, и мы стали ждать. А скоро позвонила и Гусева: «Можно приезжать». И вот я с притихшим котенком за пазухой еду в метро, Тимур, мой сын, открывает дверь. Кошечка настолько маленькая, что ее глазки еще не фокусируют, я опускаю ее перед Мякки, и мы с Тимуром замираем? Не обидит ли, не обойдется ли грубо с принцессой? Так мы и стояли, два божества, а внизу разворачивались события. Мякки обошел ее вокруг, это был известный масонский прием, перенятый у храмовых существ двуногими, хотя Аристотель упрямо отказывал человеку в прямохождении и причислял его к четвероногим, что я считаю большой и неоправданной честью для человека. Тем временем Мякки осторожно взял свою юную подругу за шиворот и, приподняв над полом, тихонько покачал. Девочка закрыла глаза от удовольствия. Во время этого экзерсиса и появилось ее имя: «Брунгильда, подруга Зигфрида». И так они начали жить вместе, их домом была большая перевернутая корзина. Они очень много разговаривали, Мякки рассказывал ей о книгах и путешествиях в леса, а Брунгильда слушала и не отрывала от него глаз. Это был идеальный союз, а вскоре Брунгильда родила четырех котят, став заботливой мамой. Пространство изменилось: внизу кормящая Брунгильда, на возвышении – Мякки с героическим выражением. Котята подросли, и я раздал их юным спартаковцам из «Крыльев Москвы», который вскоре стал БК «Спартак – Москва». И еще одна маленькая, но немаловажная деталь: у Мякки был свой лоток в туалете, туда он привел свою подружку, посадил ее в свой лоток, а сам прыгнул на унитаз, примостился и осуществил важную акцию. Мы с Тимуром только переглянулись, это было опять за пределами инстинкта.