Записки районного хирурга

В хирургию она попала в критическом состоянии. Налицо были все признаки сильнейшей интоксикации. Мы увидели припухлость на пояснице, слева, взяли пункцию — получили гной. Взяли учительницу в перевязочную с рабочим диагнозом «абсцесс поясничной области слева». Ввели больную в наркоз, я сделал разрез — и едва успел отскочить в сторону: из раны хлынул зловонный сливкообразный гной. Медсестра подставила полулитровый лоток — мгновение, и он заполнился; медсестра подставила второй, третий, четвертый, пятый… Гной все лился. Вышло чуть больше трех литров. Три литра гноя!

Когда гнойник иссяк, мы увидели крайне неприятную картину: у женщины выгнили практически все мягкие ткани забрюшинного пространства. На дне раны угадывалась почка, позвоночник, ребра, хвост поджелудочной железы. Невероятно! Как она с таким жила?

Промыв полость и удалив некротические остатки тканей, я понял, что обычным способом повязку не наложить: просто не хватит перевязочного материала!

Мы вспомнили про полотенца. Каждый день мы промывали рану и тампонировали тремя вафельными полотенцами, смоченными гипертоническим раствором. Отработанные полотенца дезинфицировали, стирали, кипятили и снова пускали в ход. После третьего использования они напоминали желтую рифленую тряпку, но другого перевязочного материала не было.

Каждая перевязка начиналась с традиционного постанывания:

— Ох, я ж корову продала, а он меня так изувечил!

— Терпите, все под контролем!

Так, обменявшись дежурными фразами, мы начинали работать. Больная терпела, а я старался как можно бережней промыть рану и сменить повязку. По-видимому, иглотерапевт занес женщине инфекцию, которая вылилась в гигантскую флегмону забрюшинного пространства. Просто удивительно, что у нее не развился сепсис.[23] Действительно, нет предела человеческому терпению!

Вообще я заметил, что женщины терпеливее мужчин. Ко мне попадали пациентки с такими заболеваниями и травмами, которые мужчина вряд ли выдержал бы.

Однажды я оперировал азербайджанца Ибрагима, тот подрался с армянами. Выходцы из Еревана ударили гордого жителя Баку ножом в спину. Не знаю, что там был за нож, но он со спины пробил насквозь всю печень, желчный пузырь, двенадцатиперстную кишку и оцарапал толстый кишечник. Даже по грубым расчетам, раневой канал был никак не меньше пятидесяти сантиметров.

Главное в хирургии повреждений печени — не оставлять полостей. В них могут скапливаться кровь и желчь, которые потом гноятся и провоцируют абсцессы печени и кровотечения. Для того чтобы ушить печень Ибрагима, не оставив свободного пространства, мне пришлось затампонировать печень частью сальника[24] на всю длину раневого канала, причем для этого пришлось удалить и желчный пузырь, который прикрывал выходное отверстие.

Далее пришлось ушить двенадцатиперстную и толстую кишки. Скажу, что все это было непросто, особенно мне, хирургу, работавшему самостоятельно всего полтора года. Но я справился.

Памятуя о тех, у кого развивался делирий, я позаботился о том, чтобы пациента надежно привязали к кровати широкими ремнями.

Не успел я закончить писать протокол операции, как услышал крики на незнакомом языке. Голосил азербайджанец.

— Чего кричишь? — подошел я к раненому.

— Пить хочу! — сказал он, осмотрев меня мутным взором. — Доктор, дай пить! Во рту сушит!

— Тебе нельзя пить! Была серьезная операция, ушита кишка. Попьешь — швы могут разойтись!

— Не разойдутся! Дай пить!

— Нельзя!

— Будь человеком, дай пить!

— Слушай, ты русский язык понимаешь?

— Понимаю! Дай пить!

— Я же говорю, кишка двенадцатиперстная зашита, швы могут разойтись, если попьешь. Двух часов не прошло, как зашили. Понимаешь?

— Да, понимаю! Дай пить!

— Не дам! Всю необходимую жидкость мы тебе в вену будем капать! Все, лежи, отдыхай!

— Ну дайте мне пить!

Чтобы не слышать этот рев, я спустился в ординаторскую и стал писать там. Минут через двадцать прибежала испуганная постовая медсестра:

— Дмитрий Андреич, у нас чепэ!

— Что такое? Что-то с больным?

— Да вы сами посмотрите. Такого вы еще не видели.

Чертыхаясь, я поднялся в послеоперационную палату.

Такого я и вправду еще не видел. Раненый с распростертыми и привязанными руками и с кроватью за спиной стоял в углу, возле умывальника, и, подставив голову под струю воды, жадно пил. Он поднял за спину большую тяжеленную функциональную кровать!

— Как ты сюда попал? — крикнул я, пытаясь оттащить пациента от крана. — Зачем пьешь?

— Пить хочу! Дайте пить! — пропуская мои слова мимо ушей, орал раненый.

Вдвоем с медсестрой мы еле оттащили его от крана, вернули кровать в прежнее положение и откатили на место. Отсюда до умывальника было метров пять.

— Маргарита Сергеевна, — обратился я к медсестре. — Объясните, как у вас пациент добрался до умывальника с кроватью на спине?

— Дмитрий Андреич, вы не ругайтесь, не знаю. Пока я уколы по палатам ставила, он и успел. А как, не знаю!

В это время Ибрагима вырвало, фонтан водопроводной воды вылетел из его глотки. Мы вытерли страдальцу рот и сменили постель.

— Дайте пить! — не унимался несчастный. — Хочу пи-и-и-ть!