Читаем Записки «ренегата» полностью

Вернувшись в Хабаровск, я стал готовиться для поступления на биологический факультет Дальневосточного госуниверситета, И весной 1971 года наконец-то поступил и переехал во Владивосток, поселившись в общежитии. Там мне пришлось столкнуться с неким подобием «дедовщины», когда старшекурсники показывали нам, желторотым абитуриентам, «кто в доме хозяин» в общежитии, а мы яростно отстаивали свои права. Результатом стала моя разбитая губа, так что вместо слова «шесть» я говорил некоторое время «шешть» на первых зачетах. Жизнь в общежитии – это отдельная тема, с танцами в темноте, поцелуями по углам, готовкой дежурного блюда – рожек с добавлением банки тушенки или окуня-терпуга, любовью на столе для глажения, сборами на свидание одного из «сокамерников» всем миром – рубашка от одного, брюки от другого. «Романтика», которая может сравниться только с последующими поездками «на картошку» в колхоз! Во время «абитуры» я познакомился с тремя ребятами из Комсомольска-на- Амуре, с которыми я сдружился на всю оставшуюся жизнь: Юрой Заславским, Петром Шеенко, которые, как и я, поступали на биофак, и Борисом Пундаловым, будущим математиком. Последний, увы, погиб в автокатастрофе в 90-е годы, а с Юрой и Петром мы по-прежнему на связи. Люди они интеллигентные, но проживание в таком городе, как Комсомольск, – гнезде организованной преступности на Дальнем Востоке, наложило на них свой отпечаток. Так, например, когда мы с ними пришли в ближайший гастроном за «дежурным набором» в виде консервов (или китового мяса) и макарошек, нас – трех очкариков зацепила местная шпана – человек пять. Пока я раздумывал, как быть, Юра осмотрел окрестности, подобрал с земли кусок арматуры, и деловито спросил: «Ну что, ввяжемся в инцидент?»… Вообще, привычка обижать очкариков не всегда проходит без последствий. Как-то несколько позже, когда я начал заниматься каратэ, мы с моим тренером Володей Жлобинским шли с тренировки, беседуя о чем-то возвышенном. И Володя, замешкавшись на трамвайных путях, помешал проезду водителя такси. Последний, высунувшись из машины, заорал: «Ну, куда ты на хрен прешься, четырехглазый?». Обладая, в отличие от меня, прекрасной «растяжкой», мой тренер аккуратно боковым ударом ногой (маваси-гири) «приложился» к торчащей из окна такси голове. Раздался звук, похожий на пощечину, – и голова таксиста мгновенно исчезла, мы увидели красные стоп-фонари машины уже далеко впереди! Вся наша «четырехглазая» компания – Юра, Петя, я и Борис поступили в ДВГУ, продолжали дружить во время и после учебы, были что-то типа побратимов. И хорошо знали привычки и особенности друг друга. Так, Петр обладал удивительной способностью «влипать» во всякие неприятности. И когда мы решили в шторм покупаться на море, мы предложили ему подождать нас на берегу. На что он покорно согласился, залез на высокую скалу для наблюдения за нами. Барахтаясь в волнах, мы не сразу заметили, что его на скале нет! Вынырнув из-под очередного «девятого вала», я увидел, что его смыло подошедшей волной и мутузит о камни! От судьбы не уйдешь, но, слава богу, обошлось без серьезных травм – только синяки и порезы… Зато мои занятия каратэ привели к тому, что я, отжимаясь на одной руке от пола, заработал грыжу, которую потом пришлось оперировать в краевой больнице. Оперировал меня недавно вернувшийся из Анголы военный хирург, с которым мы пикировались постоянно. Начитавшись про эти операции, я просил его не забыть сделать мне «дупликатуру» – сложить ткань так, чтобы грыжа больше не вылезла. На что он задумчиво сказал: «Грамотный пациент пошел, зарезать тебя, что ли»? А когда после операции неопытная сестра снимала у меня швы дрожащими руками – он ей сказал: «Ну что ты трясешься? Ну, пациент пострадает – бог с ним, но ты же сама можешь порезаться…». Так что – скучно не было!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
10 гениев спорта
10 гениев спорта

Люди, о жизни которых рассказывается в этой книге, не просто добились больших успехов в спорте, они меняли этот мир, оказывали влияние на мировоззрение целых поколений, сравнимое с влиянием самых известных писателей или политиков. Может быть, кто-то из читателей помоложе, прочитав эту книгу, всерьез займется спортом и со временем станет новым Пеле, новой Ириной Родниной, Сергеем Бубкой или Михаэлем Шумахером. А может быть, подумает и решит, что большой спорт – это не для него. И вряд ли за это можно осуждать. Потому что спорт высшего уровня – это тяжелейший труд, изнурительные, доводящие до изнеможения тренировки, травмы, опасность для здоровья, а иногда даже и для жизни. Честь и слава тем, кто сумел пройти этот путь до конца, выстоял в борьбе с соперниками и собственными неудачами, сумел подчинить себе непокорную и зачастую жестокую судьбу! Герои этой книги добились своей цели и поэтому могут с полным правом называться гениями спорта…

Андрей Юрьевич Хорошевский

Биографии и Мемуары / Документальное
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза