Читаем Записки «ренегата» полностью

Как я уже говорил, с детства я был довольно хлипким, в школе меня поколачивали, и я решил, что в студенчестве мне пора стать «настоящим мужчиной». Как многие герои Хемингуэя, начал заниматься боксом, позднее перейдя на каратэ. Занимался я каратэ по системе Сетакан, где-то года три. И мне это (так же, как и занятия боксом) очень пригодилось, когда я стал подрабатывать санитаром в психиатрическом отделении военного госпиталя. Проработал я там недолго, но эти дни и ночи оставили неизгладимое впечатление. Я понял, что если ты попал в эту систему, то доказать, что ты нормальный, практически невозможно. Поэтому слухи о содержании диссидентов в психушках совсем не кажутся мне неправдоподобными. За эту работу я получал очень неплохие по тем временам деньги – 140 рублей за 4 суточных дежурства в месяц[29]. У меня был белый халат, связка ключей от всех дверей. Больные ко мне относились хорошо, я их слушал, сидя на стуле, набитом камнями (чтобы его невозможно было поднять и ударить кого-то по голове). Бред сумасшедшего слушать было тяжело, но интересно, например: «Когда Наполеон посмотрит на женщину просто так, он увидит скелет, а когда он посмотрит через сапог своего солдата – он увидит русскую красавицу…». Или бред мании преследования у солдата стройбата, который считал, что он адмирал, которого преследуют наемные убийцы. Он подозревал всех, в том числе и меня. И на всякий случай подкупал меня, нарвавши бумажек и принося их под видом толстой пачки купюр. Я никогда не орал на пациентов, свои «боевые» навыки применял крайне редко, только в случае необходимости. Так произошло, когда один солдат, уже выздоравливавший, сообщил мне, что звонят в дверь. Входную дверь в здание отделения открыть мог только я, поэтому я вышел в коридор – там за дверью никого не было. Вернувшись, я продолжал пересчитывать собранные ложки – после обеда я их собирал и прятал, чтобы их не использовали как оружие. Он опять подошел и сказал: «Ты что не слышишь, звонят!», я решил, что опять не услышал звонка и пошел проверить – там опять никого не было! Когда я вернулся в палату, увидел его хитрый взгляд и сразу понял, что он меня разыгрывает, услышав хихиканье за моей спиной других больных, внимательно следящих за нашим «поединком». Поняв, что мой авторитет может быть подорван (а это опасно, так как после этого начались шутки: «Вот сейчас отберем ключи у тебя и разбежимся»! – кроме меня вечером в здании была только медсестра), я стал внимательно следить за этим пациентом. И когда он придумал очередную «подлянку», я с размаху ударил его по уху. Он был намного крупнее и сильнее меня, но как-то сразу осекся и всегда после этого бежал мне помогать, если нужно было кого-то придержать во время припадка. Был там парень из дисбата[30] с острова Русский, который практически все время лежал, уставившись в потолок. И когда кто-то из матросов начал бахвалиться, что ему-де «по херу», где служить, он повернул голову и тихо, но внятно сказал: «Был бы там, так не говорил» и опять замолчал надолго.

За сутки удавалось поспать часа два-три, по очереди с опытной пожилой медсестрой Клавой, запершись в карцере, если там никого не было, хотя этого не полагалось. Ели мы то же, что и больные, и для студента это тоже был плюс. Ушел я с этого хлебного, но опасного места не по своей воле – умерла моя бабушка, которая меня вырастила, и я улетел на Кавказ на ее похороны. Вспоминая эту историю, думаю, что сейчас бы я на такую работу не решился. По молодости все воспринимается совсем по-другому. Когда много лет позже я был в гостях у своего австралийского приятеля на острове Тасмания, я встретил молодого русского парня, который жил у него в доме и учился в университете. Подрабатывал он в баре «вышибалой», поскольку был спортивен и здоров «как бык».

Он рассказал, как однажды ударил пьяного клиента лицом об коленку за то, что тот бил стаканы об пол бара. Его уволили, и он, обдумав все, понял, что бить человека за то, что он бьет стаканы, нехорошо. «В процессе» это в голову ему не приходило. Парень рассказал, как, уезжая в годы «дикого капитализма» (шел 94-й год) с острова Сахалин, он увидел, как пожилого владельца «Запорожца» забили «быки», выскочившие из «мерина» (мерседеса, а может «бумера» – БМВ), который он поцарапал.

После нескольких лет жизни в Австралии, где расслабленные «оззи» – австралийские мужики, вышедшие разбираться друг с другом из бара, в худшем случае трясут друг друга за грудки, ему было дико вспоминать этот случай[31].

4

Почти двадцать лет «по морям, по волнам, нынче здесь, а завтра там…»

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
10 гениев спорта
10 гениев спорта

Люди, о жизни которых рассказывается в этой книге, не просто добились больших успехов в спорте, они меняли этот мир, оказывали влияние на мировоззрение целых поколений, сравнимое с влиянием самых известных писателей или политиков. Может быть, кто-то из читателей помоложе, прочитав эту книгу, всерьез займется спортом и со временем станет новым Пеле, новой Ириной Родниной, Сергеем Бубкой или Михаэлем Шумахером. А может быть, подумает и решит, что большой спорт – это не для него. И вряд ли за это можно осуждать. Потому что спорт высшего уровня – это тяжелейший труд, изнурительные, доводящие до изнеможения тренировки, травмы, опасность для здоровья, а иногда даже и для жизни. Честь и слава тем, кто сумел пройти этот путь до конца, выстоял в борьбе с соперниками и собственными неудачами, сумел подчинить себе непокорную и зачастую жестокую судьбу! Герои этой книги добились своей цели и поэтому могут с полным правом называться гениями спорта…

Андрей Юрьевич Хорошевский

Биографии и Мемуары / Документальное
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза