Записки революционера. Полная версия

Я заговорил о нем с прокурором. «Даю вам честное слово, – сказал я, – что Поляков никогда не принимал участия ни в каких политических делах. Завтра у него последний экзамен. Вы разрушите навсегда ученую деятельность молодого человека, который боролся много лет и должен был преодолеть большие препятствия, чтобы добиться настоящего положения. Я знаю, до всего этого вам дела нет, но университет смотрит на Полякова как на будущую славу русской науки».

Обыск тем не менее сделали у Полякова, но его не арестовали и дали отсрочку на три дня для экзамена. Несколько дней спустя меня вызвали к прокурору, который с сияющим видом показал мне конверт, написанный моею рукою, а в нем записку, тоже моей рукой, в которой говорилось: «Пожалуйста, передайте этот пакет В. Е. и попросите хранить, покуда его потребуют установленным образом». Лица, к которому записка была адресована, в ней не упоминалось.

– Это письмо найдено у г-на Полякова, – сказал прокурор. – И теперь, князь, его судьба в ваших руках. Если вы мне скажете, кто такой «В.Е.», мы сейчас же освободим г-на Полякова, в противном случае мы его будем держать, покуда он нам не назовет упомянутого лица.

Взглянув на конверт, который был надписан тушевальным карандашом, и на записку, написанную обыкновенным, я немедленно вспомнил все обстоятельства относительно письма и конверта.

– Я положительно утверждаю, – сказал я, – что конверт и записка не найдены вместе. Это вы вложили письмо в конверт. – Прокурор покраснел. – Неужели вы уверите меня, – продолжал я, – что вы, практический человек, не заметили, что записка и конверт написаны разными карандашами? И теперь вы меня хотите уверить, что все это – одно целое? Нет, милостивый государь, я заявляю вам, что письмо было адресовано не к Полякову.

Замешательство прокурора продолжалось несколько секунд; затем он оправился и с прежним апломбом сказал:

– Поляков, однако, сознался, что ваша записка была к нему.

Теперь я знал, что прокурор лжет. Поляков мог бы еще признать все, касающееся его самого, но он скорее пошел бы в Сибирь, чем оговорил бы другого. Я посмотрел пристально в глаза прокурору и ответил:

– Нет, милостивый государь, Поляков никогда не говорил вам ничего подобного. Вы сами отлично знаете, что говорите неправду.

Прокурор пришел в бешенство или притворился так.

– Хорошо, – отрезал он, – если вы подождете здесь несколько минут, я вам принесу письменное показание г-на Полякова. Он в соседней комнате.

– С удовольствием, буду ждать, сколько вам угодно. Я уселся на диване и стал курить бесконечное число папирос. Показание, однако, не явилось ни в этот день, ни позже, и впоследствии каждый раз, при встрече с прокурором, я дразнил его вопросом:

– Ну, а где же показание Полякова?

Само собою разумеется, никакого показания не существовало. Я встретился с Поляковым в Женеве в 1878 году, откуда мы сделали необыкновенно приятную экскурсию к Алечскому леднику. Нечего и прибавлять, что Поляков ответил именно так, как я ожидал. Он сказал, что решительно ничего не знает как о письме, так и о лице, упомянутом под литерами В.Е. Мы обменивались с ним десятками книг, записку нашли в одной из них. Что же касается конверта, то его извлекли из кармана старого пальто. Полякова продержали в заключении несколько недель, а затем выпустили благодаря ходатайству его ученых друзей. Полиция так и не дозналась, кто такое было лицо «В.Е.». Оно в свое время выдало, кому нужно, все мои бумаги.

Меня повели обратно в камеру, а через несколько времени возвратился прокурор в сопровождении жандармского офицера.

– Ваш допрос теперь кончен, – сказал он мне. – Вас переведут в другое место.

У ворот стояла карета. Меня пригласили войти в нее, а рядом сел дюжий жандармский офицер, кавказец родом. Я заговорил с ним, но он только сопел. Карета проехала Цепной мост, Марсово поле, затем покатилась вдоль каналов, как будто бы избегая наиболее людные улицы.

– Мы едем в Литовский замок? – спросил я офицера, так как знал, что многие товарищи сидят уже там. Офицер не ответил. С того момента, как я сел в карету, началась та система молчания по отношению ко мне, которая применялась потом целых два года. Но когда карета покатилась по Дворцовому мосту, я понял, что меня везут в Петропавловскую крепость.

Я любовался рекой-красавицей, зная, что не скоро увижу ее опять. Солнце близилось к закату. Тяжелые серые тучи нависли на западе над Финским заливом, прямо над головой плыли белые облака, разрываясь порой и открывая клочки голубого неба. Проехав мост, карета повернула налево. Мы въехали под мрачный свод, в ворота крепости.

– Ну, теперь меня продержат здесь годика два, – сказал я офицеру.

– Нет, зачем же так долго! – ответил кавказец, который, раз мы добрались до крепости, снова приобрел дар слова. – Дело ваше почти кончено, и недели через две его передадут в суд.