Записки рядового радиста. Фронт. Плен. Возвращение. 1941-1946

Смотрел, облизываясь, на это изобилие: на 10 рублей в месяц солдатского жалованья я мог лишь дважды напиться чаю.

Город утопал в садах, через улицу тянулись виноградные лозы, полно цветов.

Недалеко от казарм впадала в море мелкая горная речка Ленкоранка. Когда ветер задувал с моря, устье речки заносило песком, и она в поисках выхода разливалась по берегу, заполняя канавки и низменные места. Когда вода, пробив себе дорогу к морю, уходила, оставались лужи, в которых плескалась рыба. В эти дни у нас бывала тройная уха.

На берегу моря, метрах в двухстах от казарм, стоял одинокий двухэтажный домик, сложенный из каменных блоков-кубиков, в нем помещался городской отдел санитарного надзора. Иногда, во время моего «бдения» на пляже, из дома выходила девушка и, убедившись, что кроме меня на берегу никого нет, не спеша раздевалась, бросалась в море, поплавав, разгуливала по берегу, подставляя солнцу и моим восхищенным взорам свое загорелое обнаженное тело. Возможно, она хотела привлечь к себе не только мои взоры, но я, по наивности и еще не избытой стеснительности, этого не понимал.

Так, мои воспоминания о Ленкорани связываются с картинами кипящего, шумящего южного рынка, ярко-синего южного неба с виднеющимися на горизонте из-за иранской границы заснеженными вершинами гор и загорелой стройной девушки, прогуливающейся по золотому песку полосы пляжа, отгороженной от городских строений стеной зеленого камыша.

Во время моего пребывания в Ленкорани командир расположенной там роты, узнав, что у меня искалечена ступня ноги, через комбата добился направления меня на военно-медицинскую комиссию, отдел которой находился в этом городе. Комиссия сочла меня непригодным к военной службе в мирное время, и ее заключение было направлено на утверждение в Баку в Закавказский военный округ. Долго не было известно о результатах рассмотрения заключения, и уже значительно позже мне сообщили из штаба батальона, что в демобилизации по медицинским основаниям мне отказано. После этого я посчитал, вероятно, не безосновательно, что направление на продолжение военной службы в стройбате являлось своеобразной репрессивной мерой за пребывание в плену.

В конце 1946 года, когда я уже вернулся в Сальяны, произошли непонятные изменения в организации системы военно-строительных частей. Военно-строительные батальоны перестали существовать, вместо них образовалось Азербайджанское территориальное строительное управление, подчиненное гражданскому ведомству — Главнефтегазстрою при Совете Министров СССР (к тому времени наркоматы уже были преобразованы в министерства).

Нас сняли с довольствия, выдали продовольственные карточки и стали платить зарплату, как вольнонаемным, хотя мы по-прежнему считались военными, имели не паспорта, а солдатские книжки, сохранялись военные звания и вся военная организация быта, при этом из зарплаты не удерживались налоги, как у военнослужащих. Мне установили оклад 360 рублей (наименьшая из всех существовавших тогда ставок заработной платы). Стало очень голодно, так как двухнедельной зарплаты не хватало и на неделю. Выручало то, что была баснословно дешевой рыба. Рядом — кишащая рыбой Кура, где без особых трудов можно было выловить огромного сома. На рынке торговали севрюгой и осетриной, совсем по дешевке — Чистяковыми сортами — сазаном и лещом, а когда наступал ход миноги, она шла по реке сплошной массой, ее можно было черпать ведрами. Несмотря на свой непривычный змееобразный облик, рыба эта необыкновенно вкусна. Ее нужно жарить, все время сливая жир, оставшиеся жареные кусочки не пахнут рыбой. Очень ценилась рыба, внешне похожая на судака, которая, как говорили, не водится нигде, кроме Куры. Это — кутум, или, как звучит на местном наречии, хашам. Даже пословица есть у местных жителей: «Кто голову хашама съест, обязательно сюда вернется».

Через некоторое время меня перевели в местечко Караманлы, посреди дороги к Нефте-Чала, в 20 километрах от Сальян. Здесь была база механизации — трактора, автогрейдеры, прицепные грейдеры, бульдозеры. Командовал базой младший лейтенант Сушко, выслужившийся из рядовых, отличный механик и слесарь, но абсолютно неграмотный. Меня и прикомандировали к нему в качестве «грамотея». Я ведал там учетом производимых ремонтных работ, а в дальнейшем — дорожных работ на строящемся участке дороги.

На базе была пара лошадей и повозка. Ее мы использовали для выполнения заказов местного колхоза, за что получали натурой — немного муки или молока. Этим несколько дополняли свое очень скудное меню.

Вскоре, когда строительство дороги развернулось на всем ее протяжении и близилось к завершению, нас перевели в Нефте-Чала на строительство жилого поселка и промышленных сооружений нефтедобывающего комплекса.