Записки русского генерала 1798–1826 гг.

В общем мнении долгое время Дербент почитаем был непреодолимою твердынею, преграждающею путь от стороны России. Мог он казаться нам таковым, пока земля была нам неизвестна, но почему так разумели о нём древние, когда удобно обойти его, и если точно существовала стена, проходившая по горам, то невозможно по крайней мере употребить повсюду равные для защиты оной средства.

В Дербенте явился ко мне возвратившийся из Хивы гвардейского генерального штаба капитан Муравьёв. С ним приехали два посланца от хивинского хана, с которым желал я вступить в сношения. Они представили мне пышные письма хана и ничтожные подарки.

Я приказал им отправиться в Тифлис, где должны они были прожить зиму и весною возвратиться в отечество. Сколько ни мало благосклонен был приём, сделанный в Хиве Муравьёву, посланцы доказывали однако же уважение хана к российскому правительству, и я имел надежду на успех в моем намерении.

В Дербенте с удовольствием взглянул я на развалины одной башни, где 24 года тому назад устроена была брешь-батарея, которою командовал я, будучи артиллерии капитаном. В положении моем не мог я быть равнодушным к воспоминанию, и если бы не хотел признаться, никто не поверит, чтобы не льстило оно честолюбию.

Во время пребывания моего в Дербенте один из беков сделал донос на многих, находящихся в сношениях с Ших-Али-ханом и помогающих ему деньгами и вещами… получают в возврат от персидского правительства, отъезжая туда нередко таким образом с получаемыми от него свидетельствами в принятии пособия. Доноситель знал всё обстоятельно, ибо сам долгое время был их товарищем.

Мошенники были большею частию пришельцы из разных стран, не уроженцы земли и люди, производящие лучший в городе торг. Они уличены были и не могли оправдаться. Я в страх другим приказал произвести над ними военный суд. Полезно было рассеять сие гнездо с Дагестаном. Пример такого взыскания произвёл большой страх и следствия для правительства невыгодные.

Из Дербента в Кизляр приехал я 12-го числа февраля с намерением отправиться в С.-Петербург, на что имел уже я позволение.

В Кизляре удержан я был множеством дел, собственно до Кавказской губернии относящихся; был потом в Георгиевске и на минеральных водах, где, осмотрев временные ванны, по распоряжению моему вновь построенные, приказал составить архитектурные проекты для всех необходимых зданий.

На сей предмет выпрошен мною был весьма искусный архитектор, и предварительно имел уже я уведомление, что по партикулярному письму моему, государю показанному, обещаны были деньги, и о том сообщено мне официально дежурным генералом Главного штаба, что государь жалует деньги для возведения зданий.

По известию, полученному от командующего в Грузии генерал-лейтенанта Вельяминова 1-го, что приказание моё исполнено и митрополиты из Имеретии вывезены, отложил я намерение ехать в С.-Петербург; напротив, поспешил возвратиться в Тифлис, ибо ожидал, что в Имеретии произойдут беспокойства.

В бытность мою на линии командир 43-го егерского полка полковник Греков делал экспедицию к чеченцам: войска прочистили дорогу чрез урочище Хан-Кале и прорубили вновь дорогу на Гребенчуцкую поляну, на коей расположена деревня сего же имени, известная как убежище главнейших в Чечне разбойников.

Полковнику Грекову старались чеченцы делать возможные препятствия, но он, приобыкши совершенно к их образу войны, повсюду преодолел оные, и дело кончилось несколькими весьма неважными перестрелками.

В Тифлис прибыл, никем не ожиданный, 23-го числа февраля. Все думали, что уехал я в Россию.

По собрании подробнейших сведений о бывших в прошедшем году в Имеретии беспокойствах легко заметил я, сколько по слабости своей и нерешительности неспособен командовать в сём краю правитель Имеретии генерал-майор Курнатовский, и я предложил ему оставить службу. Находясь долгое весьма время на Кавказской линии, где много раз отличился он храбростию, по представлению моему он был определён в сию должность.

Его рекомендовали мне особенно хорошо. По увольнении место его приказал я занять командиру 44-го егерского полка полковнику Пузыревскому, офицеру отличного усердия, расторопному и деятельному. Служа два года в той стране, знал он все обстоятельства и жителей оной; знали также, что никто скорее его смирить своевольств не в состоянии.

Один из родственников гурийского владетельного князя, дядя его родной князь Койхосро Гуриел, человек, известный непокорностию своею правительству, явно приверженный туркам и с ними имеющий вредные для правительства связи, не исполнив ни одного из распоряжений, сделанных полковником Пузыревским, знал, что не только не оставит он ослушания ненаказанным, но может ещё открыть злодеяния его, удалясь из дома своего, где боялся быть захваченным, скрывался в лесах и подговорил людей, которые бы убили полковника Пузыревского.