Записки счастливой прихожанки

На следующий день я поспешила в центр Москвы. Бегу по улице и понимаю, что нахожусь около того места, где недавно беседовала с бородачом. Название монастыря Груня забыла, а вот имя женщины, которую следует просить о помощи, вспомнила – Елисавета. Работа позарез нужна, маленький Аркаша рос как на дрожжах. Сейчас я порой слышу от людей: «Вот в советское время детей мы за копейки одевали». Да, одежда для малышей стоила дешевле, чем для взрослых. Но я тогда получала в месяц не более сорока рублей. Как выжить на такую сумму? А в организации, куда сейчас торопилась, оклад обещали сто восемьдесят целковых! Понимаете? Сто восемьдесят! Стану богатой! Отдам долг по квартплате! Куплю сыну железную дорогу, о которой он мечтает! Мне так хотелось получить эту ставку, что подумала: а вдруг тот дядечка сказал правду? И начала шептать про себя: «Дорогая Елисавета, понимаешь, не получаю алименты. Первый муж меня бросил беременной. Где он – я не знаю, ни копейки от отца ребенка не вижу. Никто Агриппине не помогает. Я всегда без денег, мне даже пирожок в радость. Помоги, пожалуйста, сделай так, чтобы меня приняли в штат. Очень, очень, очень, тебя прошу!» И всю дорогу до нужного учреждения рассказывала Елисавете про себя, сына, песика Снапика, который каждый день тоже кушать хочет.

Начальник, мужчина лет, наверное, сорока пяти, выслушал претендентку на должность и сразу сказал:

– Вы нам не подходите.

Я очень расстроилась, спросила:

– Почему?

Он усмехнулся:

– Читаю анкету: мать-одиночка! Значит, морально неустойчивая. В штате не нужна молодая женщина, которая захочет найти на службе мужа, перессорит весь коллектив, разобьет чью-то семью. Вдобавок вы не член партии, до свидания.

Я ушла. Основной задачей в тот момент стало не заплакать у дядьки в кабинете, разрыдалась Груня на улице.

Иду назад к метро, опять мимо Марфо-Мариинской Обители, думаю: «Да, дорогая Елисавета, помогла-ка ты мне». А потом вдруг неожиданно решила: пойду погулять. Не поеду домой! Аркаша в детском саду, денег у меня десять копеек, в прямом смысле, один гривенник. В магазин за продуктами не зайти. И я отправилась бродить по улицам. Немного подморозило, скользко, передо мной вдруг падает женщина. Не знаю, сколько даме лет, может, шестьдесят, может, чуть больше. Одета очень хорошо, вином не пахнет, и понятно, что ей больно. Она меня увидела, попросила:

– Деточка, пожалуйста, помоги встать, экая я неуклюжая, ногу подвернула.

И одна конечность у нее распухает прямо на глазах. Очень похоже на перелом, о чем я и сказала, поднимая незнакомку.

Она отреагировала без истерики:

– Ну да, возможно.

Оставлять ее одну показалось неправильно, предложила вызвать «Скорую».

Дама руками замахала:

– Ее ждать долго, замерзну. Вообще-то шла из дома в ведомственную поликлинику. Она на соседней улице, допрыгаю туда на здоровой ноге.

Ага! Хорошая идея «допрыгать»! Я повела ее в поликлинику. Мы там, наверное, часа два просидели, узнали: перелома нет, вывих. А это тоже очень больно! Понятно, что успели познакомиться, и Екатерина Андреевна с каждой минутой все больше и больше нравилась Груне. Она напоминала Афанасию Константиновну – такая же тихая, улыбчивая, добрая. Понятно, что нога сильно ноет, но женщина спокойно говорит:

– Все отлично, сама виновата. Велел же сын: «Мама, не ходи никуда в гололед. Не бегай по улице». Вот не послушалась мальчика и получила больную ногу.

Несколько раз Екатерина Андреевна пыталась отправить Груню домой, уверяла:

– Сама в поликлинике справлюсь. И до дома легко доберусь, тут близко. Деточка, у тебя небось дел полно!

Но как пожилой женщине с вывихнутой ногой самостоятельно по гололеду в родную квартиру дошагать?

Я ей отвечала:

– Придется вам меня еще потерпеть, вот увижу, что в квартиру вошли, тогда и уйду со спокойной душой.

В конце концов Екатерине Андреевне выдали два костыля. Мы с ней побрели по Большой Ордынке, и я вновь оказалась у Марфо-Мариинской Обители.

Спутница перекрестилась.

– Знаешь, что там за оградой? – улыбнулась она.

Тут меня словно за язык дернули:

– Да уж. Побывала там.

И выложила всю историю. Как не сумела провести интервью, встретила дядьку с бородой, как сегодня просила святую Елисавету о помощи, а начальник Груню на работу не взял. Мне так эта ставка нужна! Знаю два языка, а не понравилась мужчине.

Собеседница удивилась:

– Чем мотивировал отказ?

– Не член КПСС и аморальная личность, потому что имею ребенка, но нет мужа, – отрапортовала я.

И тут мне стало так горько, так обидно, что принялась оправдываться:

– Имелся штамп в паспорте. Но за сорок дней до появления Аркаши на свет умер мой папа.

И сообщила, кем был мой отец, как супруг убежал в тот же миг, когда узнал, что тестя-писателя на свете нет… Агриппине не свойственно делиться своими горестями, печалями, проблемами даже с близкими людьми, а тут остановиться не могла. Наверное, сработал «эффект попутчика». Человек способен выложить соседу по купе в поезде такие сведения о себе, какие никогда родным не откроет. Почему? Потому что навряд ли когда еще этого соседа увидит.