Записки сержанта

– За автомат надо браться, – нисколько не шутил Антон. – В магазинах пусто! Жрать нечего!

Ефимов много хотел сказать, но не хватало грамоты. Разговор не получился. Но Антон не унывал, намеревался разобраться с КТУ, открыть людям глаза на собрании, чтобы все было официально, как полагается. Совету смены Антон не доверял: считал, что все решал мастер, за ним последнее слово.

Чтобы опять не попасть впросак, не запутаться, Антон все записал, что сказать. Не забыл он, как Чебыкин не оставил мед, когда мед привозили в цех. Антон тогда был в отпуске. Весь мед продали. Записал Антон и про Яковлева… как Яковлев рассчитался, был «съеден» мастером. Все это и многое другое, похожее, Антон выложил на собрании. В красном уголке воцарилась тишина; стало так тихо, как бывает только перед грозой. Начальник цеха встал, сердито откашлялся:

– Ты, Антон – склочник! Собираешь сплетни, всю грязь, как последняя баба, – Валентин Петрович был лучшего мнения об Антоне.

– Я, Валентин Петрович, не склочник. Это я все записал, чтобы прояснить обстановку.

– Нет, сплетник… – не мог Валентин Петрович говорить, сердце защемило, сел.

Бледный, с воспаленными глазами от бессонницы, взял слово Чебыкин.

– Товарищи, – судорожно проглотив слюну, начал он говорить, – я от своих слов не отказываюсь. Я хотел ударить Антона. Я могу при всех повторить, что Антон – рвач. Для него главное в работе – количество. Сколько раз я ему делал замечания насчет качества.

– Неправда! – вскочил Антон. – Там, где нужно качество, оно у меня есть. Я хорошо знаю, куда идет та или иная деталь. Зачем я буду стараться, тратить время на качество, где это не надо? Это не рационально.

– Антон Васильевич, – с места заговорил начальник цеха. – Я уже тридцать с лишним лет работаю на заводе и то не знаю, куда идет та или иная деталь.

– Но у нас в цехе работа повторяется. Редко, когда бывает что новое. Валентин Петрович, трудно нам будет с Чебыкиным работать.

– Да, конечно, – согласился Леонид Иванович и сел.

– Перевести Ефимова в смену Ельцова, – поднял руку Бобров.

Вчера, еще в комнате приема пищи, сменой, большинством было решено перевести Ефимова в смену Ельцова. Антона там не было, собирал мотоблок.

Чебыкин сидел, низко опустив голову. Хмелева взяла слово:

– Товарищи, Антон первым начал оскорблять… На месте Леонида Ивановича я бы не сдержалась…

– Товарищи, но так нельзя работать, – взмолился Антон, крепко вцепившись в спинку впереди стоящего стула. – Нет продвижения вперед. Стимула.

Антон не надеялся уж что-то изменить, по инерции продолжал еще оправдываться, доказывать свою правоту:

– Все в работе должно оплачиваться… каждая мелочь, элемент рационализации. Все, что способствует повышению производительности труда, должно оплачиваться. Надо переходить на сдельщину. Она более прогрессивна в этом отношении.

– Нас никто не сдельщину не переведет, – отвечал начальник цеха. – Мы на самофинансировании. Не мы одни в таком положении.

На этом собрание закончилось, если можно вообще назвать его собранием: не было ни секретаря, ни председателя. Все прекрасно обходились без председателя: кто хотел, брал слово. На днях должен был выйти приказ о переводе Ефимова в смену Ельцова. До приказа Ефимов работал еще в смене Чебыкина.

4

Совсем плохо стало с вагонами. Сегодня они есть, завтра – нет. Не было уверенности в завтрашнем дне. Упала дисциплина в цехе. Продолжительней стали перекуры, чаи. Пили чай по очереди, сначала женщины, потом – мужчины. Где-то полдесятого, разморенные горячим чаем, располневшие от плюшек, женщины одна за другой важно выходили из инструменталки. Мужчины пили чай в комнате приема пищи.

– Эй! – кричал Бушмакин, собирая мужскую половину на чай.

Комната приема пищи была небольшая. Справа от двери стояли два вместе сдвинутых стола: так было удобней сидеть, все вместе. Четыре скамейки на три человека. Холодильник, двухведерный кипятильник, как на вокзалах.

Зойка каждое утро наливала воду, кипятила. Заваривал чай чаще всего Пашков. Слева от двери на стене висел большой щит, картина-лубок: деревенские краснощекие бабы во дворе пили чай. На столе стоял самовар. Пряники, баранки, кренделя. Ешь не хочу.

Почти вся мужская половина смены собралась в комнате приема пищи. Бобров, Бушмакин, Лаптев пришли со своими кружками. У остальных стаканы, вынесенные из столовой. Пили чай с карамелью. Бушмакин выпросил у Зойки шесть конфет, зажал ее в инструменталке.

– За что работать? Заработок – копейки. Жрать нечего. Построили социализм. Рабочий – хозяин производства, – опять возмущался Пашков.

– До хозяина производства нам еще далеко, – поучительно заметил Бобров. – Например, в США и других капстранах акционерная форма хозяйствования. Рабочий является совладельцем предприятия. У него есть акции. По этим акциям он получает дивиденды. Чем лучше предприятие работает, тем больше у него дивидендов, денег. Рабочий заинтересован лучше работать, чтобы у предприятия была прибыль. У нас – уравниловка. Надо сказать начальнику цеха, чтобы не принимал больше людей. Зачем нам лишние люди?