Записки следователя

– Мурка, я налетел на джокер!.. Банк лопнул. Четыре сбоку, ваших нет... Давай мой джентльменский набор для тюряги!..

Женщина всхлипнула и вытащила из платяного шкафа брезентовый рюкзак с «джентльменским набором» в виде двух пар белья, нескольких пачек махорки, зубной щетки, пасты и мыла.

Король Пик сел на кровати и стал одеваться. На его виске взбухла и явственно билась голубая жилка. Параничев приступил к обыску. Я начал заполнять бланк протокола о задержании.

– Уважаемые представители судебно-следственных органов, – сказал Король Пик, застегивая штаны, – не будете ли вы так любезны разъяснить мне, на чем я погорел, удовлетворив тем самым мою врожденную любознательность? В ответ я готов удовлетворить ваше законное любопытство и ответить на жгучий вопрос, где находятся меха, которым я обязан нашим приятным знакомством.

Кстати, прошу отметить в протоколе, что я сам заговорил на эту тему, не ожидая лишних вопросов.

– Это будет отмечено, – сказал я. – Надеюсь, что вся пушнина в целости и сохранности? Это тоже существенно.

– Можете не сомневаться, – ответил Король Пик. – Я

готов ответить за каждый волосок. Пушнина хранится у меня куда лучше, чем на этой вонючей базе, директора которой давно следовало отдать под суд за бесхозяйственность и преступную халатность. Вызовите этого охламона в суд – я публично плюну ему в лицо. При таких директорах мы легко можем потерять свои позиции на мировом пушном рынке.

– А в чем дело? – поинтересовался я.

– В чем дело? Мурка, дай ключи от сарая, я покажу нашим визитерам меха. На базе, да будет вам ведомо, они были свалены в кучу и прели за отсутствием вентиляции. Я

уж не говорю об отсутствии нафталина и присутствии крыс. У двух соболей нахально отгрызены хвосты, сейчас я вам это покажу. Голову надо отгрызть директору базы за такие порядки!.

Мы пошли в сарай. Вся пушнина была там аккуратно развешана под потолком. В нос ударил сильный запах нафталина. Сарай был сухой и хорошо проветривался.

– Обратите внимание на вентиляцию и занесите в протокол, – продолжал Король Пик. – Я специально выпилил эти окошечки и затянул их марлей, чтобы в сарай не могла залететь моль. Три дня мы с Мурой обрабатывали пушнину нафталином, не сойти мне с этого места!.. Теперь я вас спрашиваю: кто должен был быть директором базы – я или этот лопоухий кретин?

Он все еще пытался острить, а жилка на виске набухала все сильнее и билась, как подстреленная птица. В глубине души он был очень испуган и трепетал перед предстоящим судом. Потом, не выдержав, он спросил:

– Как себя чувствует этот старик сторож? Надеюсь, жив-здоров?

– Жив, – ответил я.

– Очень рад! – воскликнул Король Пик. – Я, знаете ли, терпеть не могу мокроты.. Старик даже не пискнул, когда мы его взяли за воротник. Он сам помогал себя связывать.

И все-таки я боялся, чтоб с переляку он не сыграл в ящик.

Тогда уже было бы мокрое дело.. Да, вот эти соболя с отгрызенными хвостами, полюбуйтесь!.

Так было раскрыто ограбление пушной базы. Аукцион открылся точно в назначенный день и час и, как сообщали газеты, прошел с большим успехом. Стасевич на первом же допросе выдал своих соучастников, и в том числе Мишку

Шторма. Теряя по ходу следствия наигранный молодецкий тон, он никого не щадил и отрицал свою роль в привлечении Мишки Шторма к этому делу.

Он продолжал настойчиво спрашивать, «на чем погорел», но я не хотел выкладывать ему подлинные причины его разоблачения. По многим причинам не хотел: в частности, потому, что рецидивисту не следует рассказывать о допущенной им тактической ошибке – он извлечет из этого соответствующие выводы. С другой стороны, мне не хотелось, чтобы он узнал о роли, которую сыграла в его разоблачении Люся. Ей и без того было нелегко.

Конечно, я не мог полностью «вывести» ее из дела, с материалами которого Стасевич в конце следствия должен был познакомиться. Но в протоколе ее допроса еще нельзя было получить исчерпывающий ответ на вопрос о том, как именно следствие напало на след Стасевича. Кроме того, составив обвинительное заключение по этому делу, я не включил Люсю в число свидетелей, подлежащих вызову в суд. Для дела это уже не имело значения, а для нее такой вызов явился бы лишним ударом.

Мишка Шторм, которому тогда было около двадцати лет, очень тяжело переживал свое участие в этом деле.

Отец его умер несколько лет назад, и Мишка жил с матерью, которую нежно любил. И теперь он горевал, жалея не столько себя, сколько мать.

Это тоже говорило в его пользу. Я дал ему свидание с матерью. Мишка бросился к ней, крепко обнял ее, замер.

Она тихо плакала, гладя ему голову.

Мне было искренне жаль их обоих. Я хорошо понимал, что этот несчастный парень, искалечивший и собственную жизнь, и жизнь самого близкого ему на свете человека –

матери, является жертвой Феликса и собственного легкомыслия. Но с другой стороны, что ни говори, он был виновен, хотя бы в косвенном соучастии.

И Феликсу и ему была предъявлена одна статья, только