все-таки хороший человек. А потом один из дружков и говорит со смешком:
«Ты, кореш, за нас пострадал. В вагоне того пассажира мы пощекотали – чемодан у него увели. И на первой остановке смылись. Но уж раз тебе за нас посидеть пришлось, ставим литр за твое здоровье и невинное страдание.. »
Поставили. Я тоже решил в долгу не оставаться – еще пол-литра заказал. Что дальше было – хрен его знает!. Но только очнулся я уже в милиции – взяли всю нашу компашку за покушение на ограбление ларька.. С поличным взяли.. Опять десятку влепили. И вернулся я снова в знакомые места. Майор, который меня освобождал, только головой покачал. «Не думал, – говорит, – что так скоро, Манзырев, мы опять встретимся. Не зря говорит народ: черного кобеля не отмоешь добела.. »
Но и на этот раз, уже привыкнув к жизни заключенного, Мишка еще окончательно не отчаялся. Он снова начал старательно работать. Потом началась война, Мишка, как и многие заключенные, стал проситься, чтобы его отправили на фронт.
К сожалению, ему было отказано. И он продолжал отбывать наказание.
Разговор наш затянулся. Мишка рассказывал о своей судьбе охотно, не обходя теневых сторон и ничего не скрывая.
Когда он подошел к тому, о чем я мельком уже знал от
Булаева, в кабинет вошла секретарша и протянула мне записку. Оказывается, пока я беседовал с Мишкой, на прием явился какой-то мне неизвестный доцент Прохоров, который уже полчаса ждет и нервничает, так как у него неотложные дела в институте, где он преподает. На прием он записался заранее.
Но разговор с Мишкой был еще далеко не кончен. Мне не хотелось его прерывать, так как Мишка с каждой минутой чувствовал себя все свободнее, и ему, судя по всему, необходимо было «выговориться». Такие натуры испытывают жгучую потребность выплеснуть все, что накопилось, в душевной беседе с человеком, которому они доверяют. И
нередко такой разговор, а главное – доверие, с которым их выслушивают, оказывает на этих людей большое психологическое воздействие; и наоборот – холодное безучастие или плохо скрываемое недоверие производят обратное действие, которое я называю «коротким замыканием».
Обиженный безразличием, а тем более недоверием, такой человек мгновенно уходит в себя, прерывает рассказ и в глубине души ругает себя, что так доверчиво вылил всю горечь, свои обиды, свои мечты.
О силе доверия к человеку и его огромном воспитательном значении многое написано и сказано. Но криминалистам, именно вследствие характера их работы, это особенно хорошо известно.
Впрочем, и криминалисты бывают разные. Мне приходилось наблюдать две категории людей, работающих в этой области. Одни в результате многолетней профессиональной деятельности, сталкиваясь изо дня в день с самыми разнообразными преступлениями и преступниками и наблюдая в связи с этим самые низменные характеры, постепенно, даже незаметно для себя теряли веру в человека вообще и становились мизантропами и холодными циниками. Не понимая, что сыщик – это еще не криминалист и что нельзя ограничивать деятельность криминалиста одной охотой за преступниками, как бы ни была эта охота удачна, такие работники постепенно впадали в состояние морального отупения и душевной опустошенности. Это, в свою очередь, порождало в них черствость, огульную подозрительность, формализм и даже иногда жестокость.
Характерно, что все это рано или поздно мстит за себя.
Такие люди, как правило, всегда неполноценны и глубоко несчастны даже в своей семейной жизни. Ограниченны и односторонни их наблюдения и выводы, примитивны и грубы методы их работы, беспомощна их следственная интуиция, а способность проникновения в тайники человеческой души ничтожна. В этом смысле «душевная недостаточность» – не менее опасное заболевание, чем известная медицине «сердечная недостаточность». А первое заболевание в отличие от второго уже опасно не только для больного, но и для его окружающих, учитывая, что этот «больной» в той или иной мере решает человеческие судьбы.
Другая категория криминалистов отличается тем, что нелегкая их профессия и все, что с ней связано, не только не подрывают их веры в человека, а, напротив, укрепляют ее. Да, как это ни покажется странным на первый взгляд, именно возможность повседневно наблюдать психологию правонарушителей, людей, оказавшихся по тем или иным причинам на дне жизни, возможность наблюдать их падения и драмы, их отчаяние и надежды, их страдания и мечты приводит таких криминалистов к глубочайшей уверенности в том, что в каждом человеке, за редкими исключениями, жива хотя и глубоко запрятанная и еле тлеющая искра подлинной человечности, которая, если ее заметить и поддержать, может вспыхнуть ярким очистительным пламенем.