Записки следователя

Подавляющим большинством так называемых судебных ошибок общество обязано криминалистам первой категории, которые, ко всему прочему, еще обычно отличаются удивительной самоуверенностью и апломбом. Горькая евангельская формула «Где суд, там и осуждение» относится как раз к таким следователям, прокурорам и судьям, которые чересчур поспешны в своих заключениях и выводах и чересчур уверены в их непогрешимости.

4

...Получив записку о том, что меня давно уже ждет доцент Прохоров, я решил выслушать его, не отправляя

Мишку, а потом продолжить разговор с последним. Я

считал, что присутствие Мишки никак не может помешать разговору с доцентом Прохоровым.

– Здравствуйте, садитесь, пожалуйста, – сказал я доценту, когда он вошел в кабинет. – Я вас слушаю.

Доцент, высокий, упитанный, очень благообразный на вид человек лет тридцати, в золотых очках, подчеркивающих свежесть его румяных, холеных щек с модными усиками, ослепительно улыбнулся, сел, а потом, глядя на меня прозрачными, голубыми, ясными глазами, тихо произнес:

– Я хотел бы... гм... Если позволите, так сказать, конфидентно..

И он выразительно повел взглядом в сторону Мишки, которого, надо полагать, принял за сотрудника отдела, поскольку в комнате не было конвоира, и Мишка сидел рядом со мной.

– У вас что-либо секретное? – спросил я, мысленно отметив резанувшие меня слова «если позволите» и «конфидентно».

– О нет, ни в коей мере! – протянул доцент. – Дело мое, ха-ха, если можно считать его делом, носит чисто личный характер, и, если вы считаете нужным, я не возражаю против присутствия вашего сотрудника.. Тем более что, как я надеюсь, вы потом поручите именно ему проверку моей жалобы.. Дело это важно для меня, но оно не таково по своему характеру, чтобы я претендовал на личное ваше участие в таковой проверке..

В глазах Мишки, услышавшего, что он зачислен в сотрудники отдела, запрыгали веселые огоньки.

– Это не наш сотрудник, – уточнил я. – Но он не помешает разговору. Итак, я вас слушаю.

Доцент сразу сделал – именно сделал – многозначительное лицо; достав белый, туго накрахмаленный, аккуратно сложенный платок, отер им совершенно сухой лоб

(что, судя по всему, должно было продемонстрировать глубокое душевное волнение), потом вновь аккуратно сложил платок и скорбно произнес:

– Вот впервые в жизни довелось побывать в прокуратуре!. Да еще в следственном отделе..

– Может быть, перейдем к делу? – спросил я.

– Да-да, конечно.. Но сначала, с вашего позволения, я хотел бы коротко сказать о себе.. Для общего впечатления. .

– Пожалуйста, – произнес я, подумав, что «общее впечатление» он уже произвел.

– Перед вами, если вам угодно знать, научный работник, кандидат экономических наук, а в недалеком будущем, можете не сомневаться, доктор наук. Я уже заканчиваю диссертацию. Следовательно, пока еще доцент, но скоро – профессор. Как видите, в этом смысле не могу пожаловаться на судьбу..

– А в каком смысле вы на нее жалуетесь?

– В семейном, к сожалению, в семейном. . Впрочем, как говорят французы, се ля ви – такова жизнь. .

И он скорбно опустил очи и сделал выразительную паузу. Я терпеливо выжидал.

– Конечно, дело, по которому я решился вас обеспокоить (он сказал именно «обеспокоить»), может показаться вам мелким и даже недостойным, так сказать, вашего внимания, но для меня как деятеля науки оно весьма драматично, смею заметить..

– Нельзя ли ближе к делу, – сказал я, уже понимая, что «деятель науки» – мастер поговорить и намерен пленить меня своим красноречием.

– Дело алиментное, – ответил доцент. – Тем не менее, и однако, оно, позволю себе утверждать..

– Алиментные дела относятся к компетенции гражданского отдела, и вы напрасно..

– Одну минуту, – перебил он меня. – Оно вначале было только алиментным, и им действительно занимался гражданский отдел. Но потом, как это ни парадоксально, суд вынес определение о возбуждении против меня уголовного преследования.

– В связи с уклонением от платежа алиментов?

– Да, но это абсолютный нонсенс!. И суд не вникнул в нюансы дела..

– Определение суда и все документы при вас?

– Разумеется.

– Покажите, пожалуйста.

Доцент достал из портфеля толстую кипу бумаг и протянул мне. Я стал знакомиться с определением суда, копиями кассационных жалоб, всевозможными справками и письмами. Признаться, поначалу я читал все эти бумаги без особого интереса, но потом увлекся – передо мной были человеческие документы, разительные по своей необычности! Суть довольно ясного и довольно противного дела

Прохорова сводилась к следующему.

Мать Прохорова, рано овдовевшая, работала уборщицей на одном из заводов Свердловской области. Прохоров был ее единственным сыном. Выбиваясь из сил, эта женщина посвятила ему всю свою жизнь, стремясь во что бы то ни стало «вывести его в люди». Он закончил среднюю школу, а потом уехал в Москву продолжать образование.

Получая студенческую стипендию, Прохоров часто писал матери с просьбой «прислать деньжонок». Мать, отказывая себе во всем, посылала. Для этого ей приходилось работать сверхурочно, брать в стирку белье и мыть в клубе полы.