Записки следователя из Будапешта

Еще квартира, еще и еще. Один этаж за другим.

— Как его звали? — спросил очередной жилец.

— Золтан Бенде.

— А, знаю. Такой благообразный седой господин. К сожалению, не был знаком, мы переселились сюда недавно, всего пятый месяц. Говорили, очень порядочный был человек, любил детей, особенно малышей…

Две дюжины вопросов, две дюжины ответов, и в каждом какая-то крупица, отличающая его от других. Но что же главное, решающее для данной ситуации? Нет смысла до бесконечности накапливать информацию, надо выделить ту, что «работает» на раскрытие преступления. А вдруг просто ее еще нет? Значит, пойдем дальше. Еще квартира, другая, третья. Разговор о пустяках, о том, о сем. Как будто к делу не относится, а между тем вдруг проясняет еще одну сторону личности убитого.

Наконец, четвертый этаж. На двери висела позеленевшая от времени табличка: «Д-р Лайош Дароци». Вдова уважала память о муже.

— Майор Маг, уголовный розыск.

— Прошу, входите. Чем могу служить?

Лайошне Дароци оказалась подвижной, улыбчивой старушкой с копной серебряных волос.

— Я знала.

— Что вы знали, сударыня?

— Знала, что вы рано или поздно придете ко мне. Я наблюдаю уже два часа, как вы ходите по лестницам. Проходите в комнату, садитесь, пожалуйста.

Мы сели.

— У вас тут превосходный наблюдательный пункт, сударыня. Отсюда прекрасно видна вся галерея.

— И дверь квартиры Золтана Бенде тоже, — хозяйка угадала мой вопрос. — Если к нему кто-нибудь приходит или уходит, мне это видно. Ведь именно об этом вы хотите спросить, господин майор?

— Да, об этом.

На окне, выходившем во двор, висела тонкая тюлевая занавеска. Днем сквозь нее нельзя было заметить человека, стоявшего или сидевшего возле окна, сам же он видел все.

— Вот уже скоро двадцать лет, господин майор, как я сижу возле этого окна. С тех пор, как умер мой муж. Здесь, в этом кресле, я вяжу для своих внучат, а передо мной течет жизнь нашего дома. Люди уходят, приходят, принимают гостей, провожают родственников. Двери всех квартир открываются только на галерею, все как на ладони.

— Именно поэтому я и пришел к вам, любезнейшая Дароцине. Кроме того, ведь это вы звонили в милицию, не так ли?

— Да, звонила я.

— Почему? Вы заметили что-нибудь подозрительное?

— В этом доме я живу более сорока лет. Здесь родились мои дети, сын и дочь. Здесь они выросли. На этой галерее они, бывало, играли с детьми Золтана Бенде, тогда доцента университета. При жизни моего мужа и его супруги мы были добрыми соседями, частенько заходили друг к другу в гости. А потом все понемногу переменилось. Умер мой муж, затем вскоре и жена Бенде. Дети выросли, один за другим разлетелись из родительского гнезда в разные стороны. Увы, так бывает всегда.

— Да. И что же дальше?

— Дальше? Поначалу все шло по-старому. Мы продолжали оставаться добрыми соседями, только встречаться стали все реже и реже. Похоронив жену, в первые годы Бенде частенько заглядывал ко мне. Мы подолгу беседовали, я вязала, он раскладывал пасьянс. По воскресеньям, когда меня навещала дочь, мы готовили хороший обед и приглашали его. Некоторое время спустя я заболела и несколько недель пролежала в больнице. Когда возвратилась, Бенде в первый же день нанес мне визит, принес цветы, радовался, что я, наконец, выздоровела и снова дома. С месяц тому назад я позвонила ему и пригласила пить чай. Он пришел, был любезен, как всегда. Рассказывал о сыне, который ведет какую-то научную работу, часто ездит за границу. Особенно он хвалил дочь, которая живет в Америке, но не забывает старого отца. Каждый месяц, по его словам, она присылает ему по сто — сто пятьдесят долларов. Их бывшая служанка каждую неделю приходила к нему убирать квартиру, наводила порядок, кое-что готовила. Квартира у него — полная чаша. У старика имелись ценности, вероятно, водились и деньги, накопленные за долгую жизнь. Жил он размеренно и спокойно, без особых забот.

— Вам не приходилось видеть те ценные вещи, о которых вы упомянули?

— Да, Бенде сам их мне показывал, еще давно. Кажется, он хранил их в плоской шкатулке. Держал ее в нижнем ящике письменного стола, что стоит в кабинете.

— Что было в шкатулке?

— Точно не знаю. Помнится, я видела два массивных, очень красивых браслета, еще там была длинная, чуть ли не в метр золотая цепочка восточной работы, два или три перстня, серьги с довольно крупными бриллиантами, золотая пудреница с миниатюрой на крышке. Было и еще что-то, не помню.

— Вы узнали бы эти вещи?

— Боюсь утверждать. Наверное, да.

— А что вас заставило позвонить нам?

— Мне показалось, будто что-то изменилось. Произошло нечто такое, что нарушило обычный порядок жизни, который я наблюдаю и слышу много лет подряд.

— Изменилось? Но что именно?

— По утрам я завтракаю всегда в восемь часов, а потом независимо от погоды сажусь сюда, к окну, и берусь за свое вязание. Иногда, очень редко, спускаюсь вниз, чтобы купить продукты в соседней лавочке. Обычно это делает моя дочь.

— Одним словом, вы по утрам сидите здесь и рукодельничаете.