Записки случайно уцелевшего

Целый месяц мы не видели в небе нашей авиации, если не считать одинокого « ястребка», однажды сиротливо пролетевшего над нами в районе Калуги. А тут над нами крутили невиданную вертикальную карусель десятка полтора наших истребителей, то сближаясь с аналогичным колесом из «мессеров», то удаляясь от него. И всякий раз, как противники расходились там, в небе, перед новой атакой, здесь, на земле, начинали неистовствовать зенитки. Но мы меньше всего думали о том, что нас могут поразить осколки зенитных снарядов, что стоять на открытом месте вот так, без каски, очень опасно и что, наконец, мы, три оборванца, одни на городской площади, и без того должны во время тревоги привлечь к себе внимание. Нам все это не приходило в голову. Ведь мы были уже на своей земле, по эту сторону фронта!

Словом, уже через каких-нибудь десять минут патруль вводил нас в помещение городской комендатуры, а еще через десять дежурный, бегло допросив нас, загадочно скомандовал:

- Отвести их в театр, пусть там с ними разбираются.

И вот мы стоим в полутемном зрительном зале серпуховского городского театра. Комендантский патруль сдал нас, что называется, с рук на руки здешнему караулу и удалился. А мы попали в совершенно новую среду, со своим, уже прочно сложившимся укладом жизни, со своими правилами и традициями. Это и был тот пункт сбора, куда мы направлялись и куда покинутая нами колонна окруженцев еще не дошла.

Все пространство партера, откуда удалены ряды стульев, застроено дощатыми нарами в три яруса, с узкими проходами между ними. На нарах полно людей. Кто спит, кто просто сидит в задумчивости, свесив босые ноги, кто пишет письмо, кто ведет неторопливый разговор с соседями. Говорят здесь о самом обыденном - когда дадут махорку, где будут политзанятия, как насчет обмундирования, отпустят ли на Ноябрьские в город...

- Сейчас придет старшина, поставит вас на довольствие, а вы бы пока себе местечко на нарах присмотрели, - посоветовал нам какой-то доброжелательный человек, по всему судя, из здешних старожилов. - Располагайтесь, привыкайте. Пока проверочку пройдете, глядишь, и весна наступит. - И любезно осведомился: - Вы регистрацию уже прошли? Нет еще! Тогда идите на сцену, там вас запишут в книгу...

Действительно, на освещенной сцене стоял стол, за которым сидел и читал газету немолодой офицер. Когда мы трое поднялись по боковой лесенке и подошли к нему, он отложил газету и с любопытством посмотрел на нас.

- Товарищ капитан! - по всей форме начал Фурманский. - Разрешите обратиться...

- Новенькие!.. - вместо ответа констатировал капитан как-то уж очень по-домашнему, сразу обнаружив тем самым, что он из запаса. - Ну, рассказывайте, кто такие, где угодили в окружение?

- Мы - писатели-ополченцы, - обнадеженный интеллигентностью собеседника, начал Фурманский. -Ушли на фронт в составе писательской роты Краснопресненской дивизии...

- Писательская рота? - переспросил капитан. -Как интересно! - И я уловил в его восклицании легкий оттенок сомнения - уж не разыгрывают ли его эти оборванцы. - Значит, вы член Союза советских писателей? Разрешите узнать, какие же книги написали вы лично?

- Моя фамилия Фурманский, - улыбнулся Павел. - Я драматург. Может быть, слышали о такой пьесе «Маньчжурия - Рига»?

- Да, я москвич, - подтвердил капитан, - и видел такие афиши. Вот только не помню, какого театра? -уже явно экзаменуя Павла, не без ехидства в голосе осведомился он.

- «Нового театра» под руководством Федора Каверина, - развеял его сомнения Фурманский. - Это в Доме правительства, на набережной.

- Ну-с, а вы? - обратился ко мне капитан уже без былой недоверчивости.

- Я критик. Печатался в «Правде», в «Литературной газете», в «Литературном обозрении». Последнее время заведовал библиографией в «Новом мире»... А наш товарищ, - намеренно забежал я вперед, боясь, что Джавад скажет о себе, что он физик, и тогда нас с ним разлучат, - а наш товарищ - армянский поэт Саф-разбекян.

Уже склонный нам верить, капитан продолжал нас расспрашивать преимущественно о составе «писательской роты». Он задавал вопросы тем более заинтересованно, что такие имена, как Либединский, Фраер-ман, Злобин, Зозуля, Бек, что-то говорили его читательскому сердцу.

- Прямо не знаю, что с вами делать, - сказал, завершая расспросы, капитан и занес в журнал наши фамилии с пометкой: «8-я Краснопресненская дивизия народного ополчения г. Москвы, 22-й полк». -Оставлять вас здесь - бессмысленно. У нас ведь только рядовые... Пожалуй, вот что мы сделаем. Направлю-ка я вас на пункт сбора политсостава Западного фронта. Там от вас больше пользы будет. Это в Пер-хушкове, за Москвой. По Белорусской дороге...

Минут через сорок мы снова шагали по Московскому шоссе, но теперь уже с радостью на сердце и с официальным направлением, в котором штамп и печать удостоверяли наши фамилии и место назначения. Бумага, правда, была одна на троих, но все равно это был документ! И он давал нам право, больше того, он обязывал нас прибыть в Москву...