Записки случайно уцелевшего

Не буду здесь рассказывать, как мы тогда добрались по совершенно пустынному шоссе до Подольска. Преимущественно - пешком. А от Подольска - и это было очередное везение - как раз, когда мы пришли на станцию, вот-вот должен был отойти какой-то шальной поезд на Москву. Тем не менее касса была закрыта и, как нам сказали, не открывалась уже с неделю. В последний момент мы втиснулись в толпу безбилетников, забившую вагонный тамбур, и поехали...

Опять начиналась пурга...

6

Волна арестов, столь мощно прокатившаяся в конце тридцатых годов по рядам писателей и журналистов, заметно оголила авторский актив многих редакций. И вот отдел литературы и искусства «Правды» обратился в Литературный институт с просьбой выделить им для регулярного сотрудничества наиболее способных молодых критиков.

Однажды на большой перемене, когда мы, студенты, как обычно, вели бесконечный треп в садике Дома Герцена, наслаждаясь после тесных душных аудиторий чистым осенним воздухом, ко мне подошел секретарь институтской партийной организации старшекурсник Миша Эдель, в прошлом - чекист-пограничник, а ныне тяготеющий к юмору начинающий прозаик. То, что он мне сказал, повергло меня в состояние восторга и ужаса одновременно.

- Мы рекомендовали тебя в авторский актив «Правды», - начал он. - Им нужны молодые критики. Там литературой ведает Исай Лежнев, но он в редакции почти не бывает. Поезжай завтра же туда и найди Семена Трегуба, он в курсе дела...

Конечно, я был горд - меня, третьекурсника, едва приобщившегося к писанию рецензий, направляют в главную газету страны, которую читают все. Но, с другой стороны, напечататься в «Правде» - значит, перечеркнуть «трамвайную заповедь», непреложность которой была для меня священна. Напечататься в «Правде» - значит, не просто «высунуться» , а заявить о себе во всеуслышание. «Им нужны молодые критики...» «Молодые» в том смысле, что еще не успели нагрешить, что у них еще нет биографии... А у тебя-то как раз есть биография. Пусть только отраженная, но убийственная и потому скрываемая. Вполне вероятно, что именно появление на страницах «Правды» и побудит органы сигнализировать о том, какие за тобой тянутся нити...

Словом, я поблагодарил Мишу, сказал ему «да, да, обязательно», но ни в какую «Правду» не поехал. Ни назавтра, ни потом. Осторожность взяла верх над честолюбием.

Однако через несколько дней Эдель устроил мне выволочку.

- В чем дело? - возмущался он. - Сегодня опять звонил Трегуб, спрашивал про тебя... Ничего не понимаю! Человеку оказана такая честь, а он еще кочевряжится! Пойми, ты меня ставишь в дурацкое положение... Поезжай немедленно, иначе это будет смахивать на саботаж...

Пришлось ехать.

Трегуб мне не понравился своей самоуверенностью, но встретил он меня вполне приветливо и с ходу предложил написать статью о чем-нибудь таком, что за последнее время произвело на меня хорё-шее впечатление. Кажется, именно тогда я предложил ему в качестве объекта критики повесть Р. Фраермана «Дикая собака Динго». Его мой выбор вполне устроил. Мы договорились о размере - пятиколонный подвал, о сроках - через неделю, и я уехал, чрезвычайно взволнованный столь соблазнительной и столь опасной авантюрой.

Через неделю я отвез Трегубу готовую статью. А еще через неделю меня по телефону вызвали в «Правду», чтобы я вычитал ее, уже заверстанную в полосе.

Помню, я ехал из редакции, выполнив эту столь обычную для любого журналиста процедуру, и с торжеством посматривал на двух пассажиров метро, сидевших на противоположной скамье и читавших «Правду».

«Завтра вы будете читать меня!» - важничал я про себя.

Ту ночь я плохо спал и совсем ранехонько, даже не умываясь, выбежал на угол купить газету. Там же, стоя на холоде, я долго рассматривал еще пахнувший типографской краской свежий номер «Правды», рассматривал и так, и этак, но моей статьи в нем не было.

Все ясно - либо «Правда» запросила обо мне Лубянку, либо сигнал поступил даже без всяких запросов... Но даже если так, я ведь обязан как-то реагировать - спрашивать, выяснять, узнавать. Не могу же я теперь проявить полную индифферентность и даже не поинтересоваться, как и почему не появилась моя статья. Наконец, даже если сбылись мои худшие опасения, необходимо все же удостовериться в этом.

Все утро я безуспешно звонил в «Правду», но телефон Трегуба молчал. Наконец часа в два мне ответил его голос. С замиранием сердца я назвался, еще не зная, как задать терзающий меня вопрос, но Трегуб нетерпеливо и, как мне показалось, раздраженно перебил меня:

- Приезжайте!.. Надо поговорить... - и положил трубку.