Читаем Записки советского интеллектуала полностью

— Нет, я очень-очень занят. Никак не могу, — сказал он на нашу просьбу. Потом повертел в руках папку, полистал рукопись… и не прошло пяти минут, как подписал ее «к печати»:

— О Репине в таком плане еще не писали.

Счастливые, мы схватили папку, едва поблагодарив, и, чтобы не мешать больше, поскорее простились.

Но не успели дойти до калитки, как услышали характерный глуховатый оклик. Старик почти бежал за нами:

— Я ведь не показал вам дачи!

И мы опять входим. На этот раз — в другие комнаты. Огромное ателье высотой этажа в три. Вот отчего дача-то самая большая.

— Я же художник. Мне нельзя без ателье!

Лестница удобная, не слишком крутая. Даже повороты перил сглажены особой вставочкой.

— Что мне стоит? Сам строил, сам все придумывал.

Наверху дверь — снова в ателье, а там балкончик и выход на другой, наружный балкон, часть которого — под крышей, так что получается лоджия.

— Это на случай дождя, чтобы и плохую погоду можно было писать на плейере.

И пейзаж открылся восхитительный. Дача стоит на бугре, да еще три этажа… вид редкостный!

— Это, знаете, место я да-авно облюбовал. Бывал тогда у Мамонтовых. Знаете, конечно, тут его именье поблизости, а железной дороги тогда еще не построили. Как-то, гуляя, забрел на этот пригорок, влез на дерево. Матушки мои, какой вид! Здесь у меня обязательно будет дача! И вот, изволите видеть, эта самая.

Тот Игорь Грабарь, который говорил это, подвижный, но уже изрядно огрузневший, вряд ли залез бы на дерево. Но недавно мне попался его портрет, написанный Малявиным, наверное в те далекие годы. Стройный, пропорционально сложенный молодой человек с недлинной, но окладистой бородкой и изрядной рыжей шевелюрой. На нем очень лихо сидел фрак. Видна была живость, подвижность, следы которой заметны и теперь в нашем радушном хозяине. Что ему стоило влезть на дерево из просто художнической любознательности!

— Сидели себе старики, музицировали, горя не знали. Такие милые. А тут мы с вами, как с ножом к горлу: подпиши да подпиши! Грубые мы люди, — сказал Ястржембский на станции.


Москва, 8–9 декабря 1989 г.

Три поколения

Да… теперь я редко бываю на истфаке. Пожалуй, не каждый год. И прошлой весной я заходил в деканат — договориться о процедуре выпуска дипломников. А когда, возвращаясь, ждал троллейбуса у старого университетского клуба, вдруг, как это бывает, как-то затылком почувствовал на себе пристальный взгляд. Обернулся.

У стены, на вполне современной, пестро раскрашенной скамейке сидел Сергей Данилович Сказкин. Сидел уютно — он и раньше всегда все делал уютно, — поставив на колени портфель. Под полями шляпы поблескивали очки, седые усы чуть топорщились, и в глазах была обычная сказкинская лукавинка.

— Хм… (и усмешка привычная, все та же). Садитесь, Миша, поговорим. Но, едва мы успели обменяться первыми приветствиями и вопросами, подошел троллейбус.

— Вы едете, Сергей Данилыч?

— Нет, я на истфак иду. Вот присел отдохнуть.

Вот, значит, как. Теперь он присаживается перед истфаком.

Конечно же, и я не уехал. Не часто нам в последние годы случается поговорить. А раньше я ведь не только слушал его лекции. Какое-то время я был его заместителем на должности декана.

Но главное — в студенческие годы крепко подружился с его пасынком Колей, во всем, как казалось тогда, противоположным отчиму. Колька был угловатый, мрачноватый, неуютный (настолько, что даже не сразу можно было заметить, как он похож на свою красавицу мать) парень колоссальной физической силы и редкой душевной прямоты. Однажды в Новгородской экспедиции мы потерпели аварию на озере Ильмень: одна из лодок была пробита; кое-как успели пересадить всех в другую. Мы с Яшей Драбкиным едва выгребали против течения, а на корме Колька, обмотав вокруг руки цепь, тянул пробитую, наполненную водой лодку, хоть, как он потом признался, страшная была боль.

На втором курсе он влюбился. А тут Арциховский решил послать его из Новгорода в разведку (понятно, первое самостоятельное поручение, большая честь и все такое). На этот раз всегда такой безусловно исполнительный Колька сказал:

— Поговори с Артемием! Объясни, что мне прямо — хоть в петлю лезть, если ушлет меня от Белки.

На третьем курсе Колька женился, а когда грянула война, он кончал четвертый курс и у него было двое детей. А папа (он всегда так звал Сергея Даниловича) был влиятелен. И все же…

В один из первых дней войны у меня раздался звонок:

— Миша! Здравствуй! Прощай!

Это Колька шел добровольцем, не дожидаясь призыва, от которого обязательно получил бы отсрочку из-за детей и для окончания образования. Отправка была прямо сейчас.

У двухэтажного особняка на Тверском бульваре, где был импровизированный митинг, мы с Беллой провожали Колю.

— Понимаешь, вызвали в партбюро и говорят: «Мы тебя наметили бы в добровольцы, но ведь двое ребят». А я им: «Ну и что же?»

Тут проходивший мимо нас военный — седой, высокий, с остренькой бородкой и орденом Красного Знамени на груди — задержался на Коле привычным избирающим взглядом и, остановившись, сказал ему почти истерическим фальцетом:

Перейти на страницу:

Все книги серии Россия в мемуарах

Воспоминания. От крепостного права до большевиков
Воспоминания. От крепостного права до большевиков

Впервые на русском языке публикуются в полном виде воспоминания барона Н.Е. Врангеля, отца историка искусства H.H. Врангеля и главнокомандующего вооруженными силами Юга России П.Н. Врангеля. Мемуары его весьма актуальны: известный предприниматель своего времени, он описывает, как (подобно нынешним временам) государство во второй половине XIX — начале XX века всячески сковывало инициативу своих подданных, душило их начинания инструкциями и бюрократической опекой. Перед читателями проходят различные сферы русской жизни: столицы и провинция, императорский двор и крестьянство. Ярко охарактеризованы известные исторические деятели, с которыми довелось встречаться Н.Е. Врангелю: M.A. Бакунин, М.Д. Скобелев, С.Ю. Витте, Александр III и др.

Николай Егорович Врангель

Биографии и Мемуары / История / Учебная и научная литература / Образование и наука / Документальное
Жизнь Степановки, или Лирическое хозяйство
Жизнь Степановки, или Лирическое хозяйство

Не все знают, что проникновенный лирик А. Фет к концу своей жизни превратился в одного из богатейших русских писателей. Купив в 1860 г. небольшое имение Степановку в Орловской губернии, он «фермерствовал» там, а потом в другом месте в течение нескольких десятилетий. Хотя в итоге он добился успеха, но перед этим в полной мере вкусил прелести хозяйствования в российских условиях. В 1862–1871 гг. А. Фет печатал в журналах очерки, основывающиеся на его «фермерском» опыте и представляющие собой своеобразный сплав воспоминаний, лирических наблюдений и философских размышлений о сути русского характера. Они впервые объединены в настоящем издании; в качестве приложения в книгу включены стихотворения А. Фета, написанные в Степановке (в редакции того времени многие печатаются впервые).http://ruslit.traumlibrary.net

Афанасий Афанасьевич Фет

Публицистика / Документальное

Похожие книги

14-я танковая дивизия. 1940-1945
14-я танковая дивизия. 1940-1945

История 14-й танковой дивизии вермахта написана ее ветераном Рольфом Грамсом, бывшим командиром 64-го мотоциклетного батальона, входившего в состав дивизии.14-я танковая дивизия была сформирована в Дрездене 15 августа 1940 г. Боевое крещение получила во время похода в Югославию в апреле 1941 г. Затем она была переброшена в Польшу и участвовала во вторжении в Советский Союз. Дивизия с боями прошла от Буга до Дона, завершив кампанию 1941 г. на рубежах знаменитого Миус-фронта. В 1942 г. 14-я танковая дивизия приняла активное участие в летнем наступлении вермахта на южном участке Восточного фронта и в Сталинградской битве. В составе 51-го армейского корпуса 6-й армии она вела ожесточенные бои в Сталинграде, попала в окружение и в январе 1943 г. прекратила свое существование вместе со всеми войсками фельдмаршала Паулюса. Командир 14-й танковой дивизии генерал-майор Латтман и большинство его подчиненных попали в плен.Летом 1943 г. во Франции дивизия была сформирована вторично. В нее были включены и те подразделения «старой» 14-й танковой дивизии, которые сумели избежать гибели в Сталинградском котле. Соединение вскоре снова перебросили на Украину, где оно вело бои в районе Кривого Рога, Кировограда и Черкасс. Неся тяжелые потери, дивизия отступила в Молдавию, а затем в Румынию. Последовательно вырвавшись из нескольких советских котлов, летом 1944 г. дивизия была переброшена в Курляндию на помощь группе армий «Север». Она приняла самое активное участие во всех шести Курляндских сражениях, получив заслуженное прозвище «Курляндская пожарная команда». Весной 1945 г. некоторые подразделения дивизии были эвакуированы морем в Германию, но главные ее силы попали в советский плен. На этом закончилась история одной из наиболее боеспособных танковых дивизий вермахта.Книга основана на широком документальном материале и воспоминаниях бывших сослуживцев автора.

Рольф Грамс

Биографии и Мемуары / Военная история / Образование и наука / Документальное