Записки старика

В Витебске около того же времени стояли так называемые белые жандармы, кирасиры или кавалергарды, высланные из Петербурга в наказание за что-то. Шумно и громко кутили эти столичные львы в провинциальной глуши их изгнания. По главной улице (Смоленской) от ратуши до Сенного базара в экипажах можно было ездить только до полудня. В 12 часов заставлялись поперечные барьеры, и начиналась отчаянная скачка с препятствиями. Особенно памятен какой-то полковой праздник. Главная гостиница была набита офицерами. Из растворенных окон целыми ведрами высыпались конфекты, пряники, маковник и имбирники, сливы и яблоки и горсти медной монеты и серебряных пятачков. Толпа уличных мальчишек, девок и всякого сброда теснилась, кричала, пищала, ругалась, толкалась и дралась под окнами, подбирая выброшенное. А господа офицеры в летних кителях при звуке горнов пускались в танцы с наехавшими невесть откуда какими-то неизвестными дамами в коротеньких юбочках, подпоясанных широкими лентами, с длинными бантами, декольте и голыми от плеч до кистей руками. После обеда, часов в пять, солдаты прогнали всю подоконную сволочь, поставили барьеры и началась скачка, но уже не простая, обыкновенная, а двойная. К каждому кавалеру присела дама, крепко охватила его руками за шею и уносилась пришпоренною лошадью, взвизгивая только над барьерами. Не больше часу однако же продолжались эти экзерциции, названные потом добровольными похищениями. Одна парочка так ловко шлепнулась об мостовую, что храбрый похититель переломил себе руку и вывихнул ногу, а несчастная пленница проломила себе череп до неприличного размозжения мозга и не менее неприличного повреждения тазовых частей тела. Бедняжка не пикнула даже, и после ее смерти две пожарные трубы работали над споласкиванием с мостовой разбрызганного мозга и пролитой ею крови.

Один из героев этого дня, Щерба, сын витебского же помещика, влюбился в дочь бригадира Храповицкого, остававшегося в Витебске в 1812 году для сдачи города после битвы у устья речки Лучесы[80]. Влюбился-то он, как подобает герою скачек и турниров, жарко и бешенно. Да вот беда: на объяснения его в любви девушка взглянула как-то презрительно и предложение его встретила решительным отказом. Не думая долго, как и [следует][81] рыцарю, молодой человек зарядил пистолет, и в романтическом овраге своего имения Лукишек в полутора верстах от города пустил себе пулю в лоб. Отказавшая Щербе Храповицкая вскоре вышла замуж за генерала Пестеля и уехала в Петербург[82]. Недолго она там пожила, овдовела и возвратилась к себе домой.

Личность эта, верно, и теперь памятна жителям Витебска. Ее человеколюбие и сострадательность, кажется, были без пределов. Каждый в несчастии мог обратиться к ней с просьбою о помощи, и наверное не оставался без утешения и возможного пособия. Во всех школках (даже в еврейской) было по несколько сирот, мальчиков и девочек, на ее содержании. Благотворительность ее отыскала нуждающихся и страдающих в городе и его окрестностях, и целое утро, до полудня, она была только и занята приемом просителей, являющихся лично и обращающихся к ней письменно. Я не могу умолчать про один из ее поступков, подробно мне известных.

У нее был вечер. Генерал-губернатор кн. Хованский[83] и вся почти городская аристократия при звуке музыки, танцах и изящном угощении весело проводили время. Хозяйка играла в карты. Ей повезло и она осталась в значительном выигрыше.

– Не поверите, как я рада сегодняшнему выигрышу, – сказала она после ужина.

– Верю. Выигрыши всегда доставляют удовольствие, – возразил генерал-губернатор.

– Нет! Не потому, а вот по какой причине. На днях я узнала, что школка девиц при монастыре марьявиток страшно бедствует, и монахини не имеют никаких средств поддержать ее. Прежние благотворители частью умерли, частью обеднели, а новых нет и не предвидится. И вот я завтра весь мой сегодняшний выигрыш жертвую на удовлетворение первых потребностей этой школки. Надеюсь, что ежели его не хватит на то, то мне придется прибавить не Бог весть какую сумму.

– А! В таком случае позвольте и мне принять участье в вашей благотворительности, – сказал князь, вынул из бумажника 25-рублевую ассигнацию и почтительно подал ей в руки, прибавляя: «Будьте добры, не откажите».

Вслед за генерал-губернатором все пристали с просьбою принять и от них посильные приношения. Собралась еще порядочная пачка десяти— и пятирублевых ассигнаций.