Записки судового врача

— Так. Вы правы, доктор! И ваши слова достойны настоящего джентльмена… Я немедленно отправлюсь в суд, чтобы выступить в защиту арестованной.

— Я с вами, сэр.

— И я! — оба мужчины наградили инициативную девчонку весьма скептическими взглядами. — А что такого? Может быть, меня тоже совесть замучила, и я хочу извиниться перед мадам капитаном за то, что из-за меня та попала в беду?

— А вы остаетесь на корабле, Ваше Высочество, — приказал капитан. — Мои люди о вас позаботятся. Мы не вправе больше ни минуты подвергать вашу жизнь опасности.

— Пф-ф-ф… Да разве же это опасность? — принцесса развалилась на стуле и окончательно вышла из «роли». — Не видели вы всех тех опасностей, в которых я уже до вас успела побывать. Тем более, ваши люди — это не вы, если вам я еще могу как-то доверять, то им — сомневаюсь… Так что, поверьте, всем будет намного спокойнее, если вы возьмете меня с собой. По-моему, я заслужила небольшой променад.

Глава 10. Желуди и наперстки

На Судебной площади, достаточно просторном пятачке на пересечении двух больших улиц, сегодня проходил процесс по делу «аморальной чужеземки, омывшей свои грязные телеса в священных водах городского фонтана». На импровизированном помосте за длинным столом восседали судья и девять присяжных, сама же подсудимая, ярко выделявшаяся на общем фоне своей огненно-рыжей шевелюрой, стояла со скованными за спиной руками у столба. Столб, вестимо, позорный. В прошлой жизни он был стволом какого-то дерева и, скорее всего, грезил о лучшем будущем для себя, например, стать корабельной мачтой, или сваей, входящей в основу добротного дома… Но мечты не всегда сбываются, даже у деревьев, так что сейчас наш давешний широколиственный знакомый вынужден был терпеть соседство с бывшей пираткой, а теперь — шкипером торгового судна, Шивиллой Гайде, которая на его фоне выглядела какой угодно — задумчивой, скучающей, раздраженной, но только не пристыженной. Поводя затекшими плечами, но стараясь сохранять при этом осанку, девушка вполуха слушала пространные разглагольствования судьи и горько ухмылялась про себя тому, что если уж здесь в такой культ возведено почитание воды, то этому законнику следовало бы экономнее лить ее между строк своих речей. Заблаговременно капитаншу осведомили о том, что с нее взыщут сумму за вынужденное освящение фонтана, накинув еще пару серебряников за так называемый «моральный ущерб», всего-то, но скандал из этого раздули неимоверный. Насколько она поняла местное законодательство об охране культурных и религиозных ценностей, то его суть заключалась в том, чтобы как можно больше унизить провинившегося, заставляя его раскаиваться и в полной мере осознавать никчемность своего поведения. Что-то подобное, только в меньших масштабах, практиковалось в элитных гимназиях, где нашкодивших учеников для их же блага заставляли выстаивать часами в углу коленями на горохе… Только вот Шивилла в своей жизни ни дня не проходила в школу, поэтому такие воспитательные меры были ей в принципе до лампады.

Живым барьером между центром площади и небольшой толпой любопытных зевак, уже умявших свой, по мере финансовых возможностей намазанный маслом и присыпанный солью хлеб, а теперь жаждавших зрелищ, служило несколько городских стражей, чуть в стороне же, в гордом одиночестве стоял и незаметно пожевывал соломинку солдат с «Ветрокрылого», в нагрузку приставленный к «пиратке». А в первых рядах зрителей вольготно расположился не кто иной, как Алваро Триз со своим прихрамывающим прихлебателем и еще примерно полудюжиной приятелей. Этому процессу он радовался, как светский лев радуется премьере года в столичном театре, и, заняв лучшую наблюдательную позицию, он не желал пропустить ни секунды унижения Шивиллы Гайде. А судья в забавном, обшитом золотой тесьмой колпаке продолжал монотонно бухтеть про то, как корабли благочестия под парусами совести бороздят бушующее море безнравственности…

— Если кто-то может сказать что-то в защиту подсудимой… — наконец выдал он знаковую фразу, заклинание, провоцировавшее появление из тени, как чертиков из табакерки, героев и нежданных защитников.

— Именем Короля! — на воображаемой черной доске куском воображаемого мела можно было приписать «плюс семь». На площадь, заставляя народ невольно расступиться, выступил капитан Виллем Вейдвальдс, один из его старших лейтенантов с маленькой темноволосой девочкой, трое простых солдат и судовой врач с «Золотой сколопендры». Они припозднились, но в данном случае лучше было прийти поздно, чем не прийти вообще. — Именем Короля… — повторил юноша, которого легко можно было представить себе предваряющим любое свое действие этой присказкой. — Приношу свои извинения за вмешательство в процесс, но это…

— Дело государственной важности, — шепнула Молира, кивнув со знанием дела, дабы подбодрить молодого офицера.