Записки тюремного инспектора

Здесь, в Бечее, беженство продолжает свою игру в аристократию и кичится своим прошлым, не понимая того, что оно отмирает и никогда больше не займет прежнего положения. И тем не менее они продолжают говорить о прошлом как о настоящем: «У меня в имении балкон выходит в парк» или «Мой кучер отлично правил четверкой» и т.д. И мне кажется, что это объясняется тем, что здесь, в Новом Бечее, беженство как бы приняло оседлость и превратилось в эмиграцию.

Все служащие в институте обеспечены и имеют постоянную службу. В этом отношении они живут нормальною жизнью, не думая о завтрашнем дне. Многие служат здесь уже 8-10 лет и обзавелись имуществом. Некоторые даже ведут свое хозяйство и держат свиней. Вот почему и психология их не та, что у рядового беженца. Это скорее эмиграция, чем беженство. Так, в сущности, и называют себя беженцы в Новом Бечее.

Общество в Новом Бечее, можно сказать, приобрело устойчивость и потому выработало уже свои традиции, с которыми все считаются. Есть, например, здесь кружок служащих в институте, который обосновался с первого дня приезда в Бечей института. Им, конечно, принадлежит первенство в Бечее, и каждый вновь вступающий в бечейское общество невольно подчиняется уже установившимся традициям.

Каждому вновь прибывающему преподносится характеристика всех обывателей Нового Бечея и институтских служащих, и на основании этих данных новому лицу предоставляется устраивать свое общественное положение в Бечее, то есть сообразить, кому надо нанести визит, кому не надо, с кем надо считаться, с кем не надо, с кем надо вести знакомство, с кем не надо. Визиту придается большое значение, так как при этом происходит сортировка общества и вы часто слышите в обществе фразу: «Это не нашего круга человек».

Я слышу постоянно пререкания между двумя генеральшами, враждующими между собою. Одна из них - вдова дивизионного генерала, а другая - дочь генерала, вышедшая замуж за капитана и, следовательно, потерявшая генеральство. Еще бывает смешнее, когда к светскому обществу примыкают люди совершенно иного социального положения и тянутся за ним. К сожалению, этой выработавшейся традицией пропитана и институтская жизнь.

Мне говорил преподаватель латинского языка, что одна хорошо известная ему воспитанница долго скрывала перед подругами, что она дочь священника. Потом и мне пришлось убедиться, что социальному положению родителей воспитанниц придается в институте большое значение не только подругами, но и воспитательным персоналом, причем и здесь наблюдается градация (разграничение).

Есть дети родителей, приобревших значение в беженской жизни, и дети бывших русских сановников и аристократов. С первыми считаются, пожалуй, еще больше, так как они теперь у власти, но все-таки происхождению придается больше цены. Мне лично приходилось потом часто слышать от воспитанниц такую фразу: «Я дворянка, а не какая-нибудь. У моего отца было в России имение» и т.д. Слово «хам» распространено и среди учащихся. И в этих вопросах они чуть не с 12 лет разбираются отлично, критикуя не только своих подруг, но и взрослых.

Буржуазное направление, безусловно, составляет уже традицию института, и надо сказать, что, по-видимому, это настроение выработало и соответствующее политическое credo.

Институт монархичен. Воспитанницы разбираются и в этом отношении. Они любят свою Россию такою, как она была, и готовы защищать ее. Те, кто разрушал ее, ненавистны детям. И если в институте нет политики, то в отдельных случаях воспитанницы в высшей степени последовательны. Воспитывавшихся в институте дочерей М. М. Родзянко (сына М. В. Родзянко) подруги чуждались и пренебрегали их знакомством. На этой почве происходили вечно недоразумения, и ответ был всегда один: «Мы не хотим иметь в своей среде внучек известного изменника Царю и Отечеству Родзянко».

Самого М. В. Родзянко воспитанницы института преследовали и часто кричали ему, проходящему мимо окон института, дерзости. Был даже случай большого скандала, когда после концерта в институте М. В. Родзянко подал мысль спеть «Боже Царя храни» и принял участие в этом пении, но выступление это кончилось неудачно. Одна из воспитанниц, Яржемская, VII класса, подошла к нему и крикнула ему в лицо: «Как смеете вы, изменник Царю, петь наш русский гимн?!»

И в этом отношении настроение учащейся молодежи было одинаково с настроением громадного большинства членов русских колоний. Всюду, где появлялся М. В. Родзянко, ему делали скандалы. В Панчеве, где сначала жил он, его преследовали и гнали вон. Говорят, что М. В. Родзянко даже испросил у сербских властей разрешение на ношение при себе револьвера на всякий случай. В конце концов М. В. Родзянко выехал на жительство в Нови Бечей, недалеко от которого (в Беодре) служил подкомиссаром его младший сын Михаил Михайлович. Но и здесь М. В. Родзянко не удержался. После нескольких скандалов, устроенных членами русской колонии, Родзянко ушел на покой в Беодру к сыну, где и умер бесславно в 1923 году.