Записки «трижды воскресшего»

Под их любопытными взглядами я старался держаться независимо, как подобает офицеру Советской Армии. Правда, лишившись вместе с пистолетом поясного ремня, я был вынужден заправить гимнастерку в брюки, что было как-то непривычно и несколько сковывало меня. Зато на моих плечах оставались лейтенантские погоны, а на груди - орден Отечественной войны I степени, медаль за оборону Ленинграда и гвардейский значок.

К окну подошел человек в солдатской форме, заговорил по-русски:

- Я - серб. Служу музыкантом в румынском военном оркестре. - Он оглянулся и сказал негромко, приблизив губы к самой решетке: - Хочу бросить все к чертям и перебежать в армию Тито… А вам, ребята, не долго терпеть: говорят, что между Россией и Румынией вот-вот объявят перемирие.

Ближе к полудню нас с Воробьевым посадили в закрытый фургон и куда-то повезли под охраной двух автоматчиков.

Ехали мы довольно долго, потом остановились в небольшом городке.

- Что за город? - спросил я у наших конвоиров, зная, что они немного понимают по-русски.

- Город Роман, - ответил один из них.

Воробьев присвистнул:

- Значит, нас увозят подальше от линии фронта…

- Зато поближе к Карпатам, - шепнул я, - так что не зевай!

Зевай не зевай, а два автоматчика сидят у выхода из фургона и оружие держат наизготовку…

К вечеру доехали мы до города Бакэу и очутились во дворе комендатуры, обнесенном высоким забором с колючей проволокой поверху. [91]

Тут мы увидели военнопленных разных национальностей: русских, югославов, венгров, чехов, поляков. Были тут и румынские солдаты - пойманные дезертиры.

Комендант гарнизона - румынский полковник, его адъютант - сын русского белоэмигранта. Остальной персонал - низшие чины. Некоторые из них, как мы потом узнали, были родом с Западной Буковины. Все они хорошо говорили по-русски и относились к нам вполне доброжелательно.

Держали нас в небольших барачного типа домах, вовремя раздачи пищи удавалось немного погулять во дворе.

Кормили нас так же, как солдат румынской армии: на завтрак - стакан кофе, в обед на первое - какая-нибудь бурда, на второе - немного каши, на ужин тоже немного каши и стакан чаю без сахара. На день полагалась булка хлеба граммов 300-400.

20 августа в комендатуре началась паника, нас заперли в бараках, но вечером во время ужина все-таки выпустили во двор. Меня отозвал в сторонку капрал.

- Слышь, лейтенант, ваши перешли в наступление. И, говорят, сильно продвинулись вперед.

- Правда?! - я возликовал. - Ну, спасибо за хорошую новость!

- Есть и другая новость: тебя с твоим стрелком завтра отправят в город Текуч. Никто из наших солдат не соглашается вас сопровождать: боятся, что вы сбежите по дороге, и придется за вас отвечать.

На другой день нас с Воробьевым под конвоем отправили на железнодорожную станцию, посадили в воинский эшелон и привезли сначала в Текуч, а потом в деревню Никорень, неподалеку от города. Сбежать из-под охраны не было ни малейшей возможности.

В деревне располагалась жандармерия авиационного корпуса румын - особый отдел. Как я потом узнал, предполагалось, что нас станут допрашивать специалисты по авиации. [92]

Едва нас высадили из машины во дворе какого-то дома, к нам подошел, прихрамывая и опираясь на палочку, человек со свежим шрамом на лице. На нем была офицерская гимнастерка без погон.

- Здорово, хлопцы!-приветствовал он нас. - Кто такие? Откуда? Какого полка? Давно в плену?

Мы с Воробьевым не торопились отвечать на шквал обрушившихся на нас вопросов: этот шумный незнакомец не внушал мне доверия. А он продолжал:

- Я ведь тоже летчик! Летчик-истребитель. Фамилия моя - Муратов, не слыхали? Как же так? Меня весь фронт знает, я - ас, Герой Советского Союза! Владимир Муратов - неужто не знаете?

- Не знаем, - ответил я сухо.

Он принялся перечислять фамилии ведущих своего полка. Некоторые были мне знакомы: группы истребителей этого полка не раз прикрывали нас, штурмовиков.

- Ну, хорошо, Муратов, как ты-то сюда попал?

Он рассказал, что месяца два тому назад летел парой на воздушную разведку и был сбит над железнодорожной станцией Роман. Удалось сесть на фюзеляж, при этом он поранил лицо, а когда отстреливался от окруживших самолет румын, был ранен в плечо и ногу. Попав в плен, полтора месяца пролежал в госпитале для русских военнопленных, на днях привезен сюда. А Золотую Звезду Героя Советского Союза румыны у него отобрали…

Тогда я рассказал ему о начавшемся наступлении наших войск и предложил бежать вместе.

Он отрицательно покачал головой:

- Отсюда не убежишь… Да и слишком рискованно: поймают местные мужики, сочтут за парашютистов-диверсантов, могут на месте вилами заколоть…

На другой день в жандармерии послышались суматошные крики, поднялась беготня, румыны что-то упаковывали в ящики и грузили их на машины.

- Драпают! - коротко сказал Воробьев. [93]

Нас посадили на машины и отвезли в Текуч. И снова - двор какого-то дома, обнесенный высоким глухим забором. Нам удалось узнать, что в доме - штаб румынского авиакорпуса, которым командовал генерал Ионэску.