Записки учителя фехтования. Яков Безухий

Между тем наступила ночь, и мрак становился все гуще, что явно указывало на возраставшую облачность; лошади с инстинктивной тревогой жались одна к другой; время от времени порывами налетал ветер, который унес бы нашу палатку, если бы наши предусмотрительные спутники не позаботились о том, чтобы прислонить ее к скале; тем не менее мы стали готовиться ко сну, надеясь, что нам удастся уснуть. Поскольку палатка не представляла собой достаточного укрытия для женщины, Луиза устроилась в наших санях, вход в которые я накрыл шкурой убитого накануне медведя, а сам вернулся в палатку, которую возчики уступили нам, утверждая, что они прекрасно переночуют под своими возами. Палатка и в самом деле оказалась слишком мала, чтобы вместить всех; мы, однако, настаивали на том, чтобы в ней вместе с нами расположился хотя бы кто-нибудь из наших спутников; но они наотрез отказались, и только сын Григория, все еще страдающий от раны, по приказанию отца решился, наконец, стать нашим товарищем по ночлегу. Возчики же, как они и говорили, устроились под своими возами, за исключением Григория, который, презирая подобное барство, предпочел лечь прямо на землю, завернувшись в овчинный тулуп и положив голову на камень; как и накануне, один из возчиков встал на часы у входа в палатку.

Возвращаясь после осмотра всех этих приготовлений, я увидел одно из них, не замеченное мною прежде: разложенную на дороге огромную кучу ветвей, из которых уже стали разводить костер. Поскольку около этого второго костра никто не собирался греться, мне он показался несколько лишним, и я поинтересовался, с какой целью его разжигают; и тогда сын Григория объяснил мне, что этот костер нужен для того, чтобы отпугивать волков, которые, будучи привлечены к нам запахом жареного мяса, непременно явятся и станут бродить вокруг нас. Этот довод показался мне достаточным, а задуманная предосторожность — превосходной: часовому было поручено следить за кострами в палатке и на дороге.

Мы завернулись в свои шубы и стали ждать, если и не со спокойствием, то с покорностью судьбе, двух угрожавших нам врагов: снега и волков. Ожидание не было долгим: не прошло и получаса, как я увидел начавшийся снегопад и услышал отдаленные волчьи завывания. Однако я страшно устал и, видя, что в течение двадцати минут эти завывания, которые, признаться, беспокоили меня больше, чем снег, хотя, на самом деле, они таили в себе меньше опасности, не приближаются, погрузился в глубокий сон.

Не знаю, как долго я пребывал во сне, как вдруг ощутил, что на меня свалилась какая-то тяжесть. От неожиданности я проснулся и машинально попытался поднять руки, но встретился с препятствием; я хотел было крикнуть, но голос мой оказался заглушен. В первую минуту я никак не мог сообразить, что случилось, но затем, собравшись с мыслями, подумал, что на нас обрушилась скала, и удвоил свои усилия. По толчкам, сотрясавшим эту скалу, мне стало понятно, что я не единственный Энкелад, погребенный под этой новой Этной. Я протянул руку к своему товарищу по несчастью, он с силой привлек меня к себе, и голова моя под действием этого рывка очутилась снаружи. А произошло вот что: брезент нашей палатки, отягощенный снегом, рухнул на нас, и мы оказались словно опутаны сетью; но пока я искал выход, найти который было невозможно, сын Григория вспорол брезент своим кинжалом и, схватив одной рукой меня, а другой — Ивана, вытащил нас наружу через проделанное им отверстие.

В течение всей остальной ночи надеяться на сон уже не приходилось; снег валил такими густыми хлопьями, что вскоре все наши повозки скрылись под толстым его слоем и казались холмиками, примыкающими к горе. Что касается Григория, то лишь легкое возвышение снежного покрова указывало место, где он спал. Мы сели у костра, протянув ноги к огню и повернувшись спиной к ветру, и стали ждать рассвета.

Около шести часов утра снегопад прекратился, и все же, несмотря на приближавшийся рассвет, небо оставалосьту-склым и низким. Едва на востоке забрезжил свет, мы окликнули Григория, который в ответ на наш зов тотчас же высунул голову из-под своего снежного одеяла. Но это было все, что он мог сделать: его овчинный тулуп вмерз в снежный наст и словно приковал старика к земле. Ему пришлось сильно напрячься, чтобы высвободиться. После этого он в свою очередь немедленно окликнул других возчиков.

И мы увидели, как они один за другим высовывают головы из-под снежного покрова, превратившего каждый из возов в некое подобие закрытого алькова. Первый их взгляд был обращен к востоку. Тусклый и унылый свет боролся там со мраком, и казалось, что победу должен одержать мрак; зрелище было тревожное, так что возчики тут же собрались на совет, чтобы выяснить, что же им предпринять.