Записки учителя фехтования. Яков Безухий

Господин де Коленкур давал бал в честь императора, и вдруг в полночь, то есть когда зал был заполнен танцующими, хозяину сообщили, что во дворце пожар. Герцогу Ви-ченцскому тотчас же вспомнился бал у князя Шварценберга, прерванный подобным же происшествием, и все роковые его последствия, причиной которых послужила скорее не сама опасность, а ужас, лишивший всех разума. И тогда герцог, желая удостовериться во всем лично, расставил у всех дверей адъютантов, а затем, приказав никого не выпускать, подошел к императору.

— Государь, — сказал он ему шепотом, — во дворце пожар; я хочу лично проверить, как обстоят дела; важно, чтобы никто об этом не узнал, пока не будет ясен характер и размеры опасности. Моим адъютантам дан приказ не пропускать никого, кроме вашего величества и их императорских высочеств — великих князей и великих княгинь. Если ваше величество желает удалиться, это можно сделать беспрепятственно; однако осмелюсь заметить, что никто не поверит в пожар, пока вас будут видеть в гостиных.

— Все правильно, — произнес император, — идите; я остаюсь.

Господин де Коленкур устремился туда, где начался пожар. Но, как он и предполагал, опасность была не столь велика, как это могло показаться вначале, и объединенными усилиями слуг огонь был вскоре погашен. Тотчас же посол вернулся в зал и увидел, как император танцует полонез. Господин де Коленкур и он ограничились тем, что обменялись взглядами.

— Ну, и как? — после кадрили спросил император.

— Государь, пожар потушен, — ответил г-н де Коленкур, и на этом дело кончилось. Лишь на следующий день гости этого великолепного праздника узнали, что в течение часа они танцевали на вулкане.

В Закрете все было еще серьезнее, ибо император там рисковал не только своей жизнью, но и своей империей. Посреди празднества ему сообщили, что французский авангард переправился через Неман и что император Наполеон, который в свое время принимал его в Эрфурте и которого он теперь забыл пригласить, может с минуты на минуту войти в бальный зал вместе с шестьюстами тысячами танцоров. Тогда Александр стал отдавать необходимые приказы, делая вид, что он говорит со своими адъютантами о чем-то незначительном, и продолжая при этом ходить по залам и расхваливать иллюминацию, самой красивой деталью которой, по его словам, была только что взошедшая луна; он уехал лишь в полночь, когда ужин, поданный на небольших столах, отвлек внимание приглашенных, и отсутствие императора легко удалось от них скрыть. Никто за весь вечер не заметил ни малейшего следа беспокойства у него на лице, так что о присутствии французов стало известно только тогда, когда они появились сами.

Внешне император, как бы он ни страдал и как бы ни был печален в тот день, о котором идет речь, то есть 1 января 1825 года, казалось, вновь обрел если и не всю свою

прежнюю безмятежность, то по крайней мере прежнюю энергию: он, как обычно, пронесся по залам, возглавляя нечто вроде галопа, о чем я уже говорил, а за ним в танце проследовал весь двор. Я же позволил потоку гостей увлечь меня и в девять часов, сделав круг по дворцу, вернулся на то место, откуда начал движение.

В десять часов вечера, когда иллюминация Эрмитажа была полностью готова, туда пригласили всех лиц, имевших билеты на спектакль для узкого круга.

Я был в числе избранных, но лишь с огромным трудом мне удалось высвободиться из толпы. У дверей театра стояло двенадцать негров, одетых в богатые восточные костюмы: они сдерживали напор толпы и проверяли пригласительные билеты.

Признаюсь, что, войдя в театр Эрмитажа, в самом конце которого, в длинной галерее, находившейся напротив зала, был накрыт ужин для придворных, я подумал, что попал во дворец фей. Представьте себе огромную залу, потолок и все стены которой убраны хрустальными трубочками размером со стеклянные сарбаканы, из каких дети стреляют по воробьям клейкими шариками. Трубочкам этим приданы самые причудливые формы, соответствующие месту, где они расположены; связанные между собой тончайшими серебряными нитями, они скрывают от восьми до десяти тысяч лампионов, свет которых отражается и дробится в них. Эти разноцветные лампионы освещают ландшафты, сады, купы деревьев, откуда слышится неземная и неведомая музыка; каскады и водоемы, как бы рассыпающиеся тысячами бриллиантов, за этой пеленой света приобретают поэтические и волшебно-сказочные черты.

Одна лишь установка этой иллюминации, занявшая два месяца, обошлась в двенадцать тысяч рублей.

В одиннадцать часов звуки фанфар возвестили о прибытии императора. Он вошел в окружении всей царской фамилии, а за ним проследовал двор. Тотчас же все великие князья и великие княгини, послы с супругами, высшие должностные лица при императоре и придворные дамы сели за стол, находившийся в центре помещения; прочие же гости, среди которых было около шестисот человек из высшей знати, разместились за двумя другими столами. Один только император не садился: он обходил столы и обращался то к одному, то к другому гостю, который, в соответствии с правилами этикета, отвечал ему сидя.