Записки учителя фехтования. Яков Безухий

Не могу передать того впечатления, которое произвел на всех присутствующих магический вид императора, а также великих князей, великих княгинь, вельмож в мундирах с золотым шитьем и дам со сверкающими бриллиантами, да еще посреди хрустального дворца; но я утверждаю, что лично мне никогда ни до, ни после этого не приходилось лицезреть подобное величие. Позднее я побывал на наших королевских празднествах и должен признаться, оставляя в стороне собственный патриотизм, что тот прием значительно превосходил их своим блеском.

По окончании банкета двор покинул Эрмитаж и направился в Георгиевский зал. Через час оркестр второй раз заиграл полонез, в котором, как и в первом, вел государь. То было прощание императора с праздником: он удалился, как только этот полонез окончился.

Должен признаться, что я с радостью воспринял весть о его уходе; весь вечер сердце мое сжималось от страха, поскольку я опасался, как бы столь величественный праздник с минуты на минуту не завершился кровью, хотя мне казалось невозможным, чтобы при виде того, с каким доверием относится монарх к своему народу, а лучше сказать — отец к своим детям, нож не выпадет из рук убийцы, кем бы он ни был.

Когда император удалился, толпа стала понемногу редеть; во дворце было сорок градусов тепла, а снаружи — двадцать мороза. Таким образом, разница в температуре составляла шестьдесят градусов. Во Франции через неделю все бы узнали, сколько человек стали жертвами столь резкого перехода от тепла к холоду, и был бы найден способ переложить вину за случившееся на монарха, на министров или на полицию, и у газетных филантропов появился бы повод для блестящей полемики. В Санкт-Петербурге никто ничего подобного не узнает, и, вследствие такого молчания, радостные празднества не сменяются на следующий день грустью.

Что касается меня, то благодаря слуге, у которого хватило ума — а такое случается чрезвычайно редко — поджидать меня там, где ему было велено, а также благодаря теплой меховой шубе и хорошо закрытым саням, я вполне благополучно доехал до Екатерининского канала.

Второй праздник — Водосвятие — приобрел в этом году необычайную торжественность из-за страшного бедствия, которое повлек за собой разлив Невы. Почти за две недели начались приготовления к церемонии, проводившиеся с пышностью и расторопностью, к которым примешивалась та богобоязненность, что совершенно неведома нам, народам без веры. Эти приготовления включали в себя сооружение на Неве большого круглого павильона с восемью входами, украшенного четырьмя огромными картинами и увенчанного крестом; до него можно было добраться по насыпи, устроенной напротив Эрмитажа, а посреди ледяного пола этого сооружения уже утром праздничного дня должны были сделать большую прорубь, чтобы священник мог подходить к самой воде или, точнее, вода могла подходить прямо к священнику.

Наконец, настал день, когда следовало усмирить гнев реки. Невзирая на мороз, достигавший двадцати градусов, уже с девяти часов утра набережные были заполнены зрителями; что касается самой реки, то ее буквально не было видно из-за толп любопытных. Признаюсь, что я не рискнул занять место среди них, опасаясь, что лед, каким бы прочным и толстым он ни был, может треснуть под их тяжестью. Я стал пробиваться к набережной, насколько это было возможно, и, затратив три четверти часа на этот труд, во время которого меня два раза предупреждали о том, что у меня обморожен нос, пробрался к украшавшему ее гранитному парапету. Вокруг павильона было оставлено свободным обширное пространство.

В половине двенадцатого на одном из застекленных балконов Зимнего дворца появилась императрица с великими княгинями, тем самым давая знать толпе, что исполнение благодарственного гимна завершилось. Тотчас же со стороны Марсова поля показалась в полном составе императорская гвардия, то есть около сорока тысяч человек, которые под звуки военного оркестра спустились на лед и выстроились поперек реки тройной шеренгой от французского посольства до самой крепости. В тот же миг распахнулись двери дворца, стали выносить хоругви и образа, а затем последовали певчие дворцовой капеллы, после которых вышло духовенство, предводительствуемое митрополитом; потом появились пажи, а следом за ними унтер-офицеры гвардейских полков пронесли свои знамена, и, наконец, показался император: по правую руку его шел великий князь Николай, а по левую — великий князь Михаил; их сопровождали высшие должностные лица при императоре, флигель-адъютанты и генералы.