Записки учителя фехтования. Яков Безухий

Тело покойного было выставлено таким образом на всеобщее обозрение в течение двадцати двух дней; к нему приходила масса людей, съезжавшихся туда, как на спектакль, и при нем неотлучно находилась императрица, пожелавшая присутствовать на каждой из заупокойных служб, которые совершались через день, и на каждой из них терявшая сознание. Наконец, 25 декабря, в девять часов утра, тело покойного перевезли из дворца в греческий монастырь святого Александра, где оно должно было быть выставлено до его отправления в Санкт-Петербург. В катафалк было впряжено восемь лошадей, укрытых длинными черными суконными чепраками, над гробом был устроен балдахин из золотой ткани, сам же гроб был накрыт серебристым покровом с изображенным на нем гербом империи. Под балдахином была помещена императорская корона. Четыре генерал-майора в сопровождении восьми старших офицеров придерживали ленты балдахина. Сразу же вслед за ними шли лица из свиты императора и императрицы, в длинных траурных одеяниях, со свечами в руках, а батарея легкой артиллерии донских казаков, установленная на эспланаде крепости, каждую минуту давала залп.

По прибытии в церковь гроб был помещен на накрытый черной тканью помост, к которому вели двенадцать ступеней, и поднят на катафалк, обитый красным сукном и установленный на постамент, который был покрыт темнокрасным бархатом с украшениями в виде золотых гербов. Балдахин, поддерживаемый четырьмя колоннами, увенчивали императорская корона, скипетр и держава. Катафалк окружали занавеси из темно-красного бархата и золотого сукна, а четыре огромных канделябра, стоявшие по углам помоста, поддерживали достаточное количество свечей, чтобы рассеять мрак — его создавали внутри церкви черные, усеянные белыми крестами суконные полотнища, которыми были завешаны церковные окна.

Императрица хотела участвовать в этом погребальном шествии, но и на этот раз она не смогла выдержать охвативших ее чувств. Бездыханной ее перенесли во дворец; едва лишь придя в себя, она спустилась в часовню и стала читать там те же молитвы, которые в это время читали в церкви Александровского монастыря.

Как только стали заметны первые симптомы болезни императора, то есть начиная с 18-го числа — даты его возвращения в Таганрог, к его императорскому высочеству великому князю Николаю был отправлен курьер, чтобы уведомить его о нездоровье императора. Вслед за этим курьером были направлены и другие — 21, 24, 27 и 28 ноября, чтобы сообщить последние сведения о ходе болезни. Привезенные ими депеши свидетельствовали об исключительной серьезности положения и приводили в уныние всю императорскую фамилию, и лишь депеша от 29-го числа принесла с собой какую-то долю надежды, ибо сообщала, что император, пробывший в последний раз в забытьи более восьми часов, пришел в себя, стал узнавать окружающих и заявил, что чувствует некоторое улучшение своего состояния.

Как ни призрачны были надежды, которые способно было внушить подобное сообщение, императрица-мать и великие князья Николай и Михаил заказали на 10 декабря публичный благодарственный молебен в митрополичьем Казанском соборе; и как только люди поняли, что этот молебен проводится, чтобы торжественно отметить улучшение в состоянии здоровья императора, они с радостью на душе отправились в собор, где уже находились члены августейшей семьи и их свита, и заполнили все остававшееся там свободным пространство.

Когда молебен уже подходил к концу и чистые голоса певчих возносили к Небу гармоничные и нежные звуки святой молитвы, кто-то шепнул великому князю Николаю, что прибыл еще один курьер из Таганрога с депешей, предназначенной ему лично, и он ждет его в ризнице. Великий князь в сопровождении адъютанта покинул молебен и вышел из церкви. Одна лишь императрица-мать заметила это, и богослужение продолжалось.

Великому князю достаточно было лишь бросить взгляд на курьера, чтобы понять, какую роковую новость он привез. К тому же врученное ему письмо было запечатано черной печатью. Великий князь Николай узнал почерк Елизаветы; он распечатал императорскую депешу: там оказалось всего несколько строк:

«Наш ангел на Небесах, а я еще обретаюсь на земле; но я лелею надежду скоро соединиться с ним».

Великий князь велел пригласить митрополита, величественного старца с огромной белой бородой и длинными волосами до плеч; вручив ему письмо, он попросил передать содержащееся в нем роковое известие императрице-матери, а сам встал рядом и погрузился в молитву.

Через минуту старец обратился к хору. По его знаку все голоса смолкли и наступила гробовая тишина. В обстановке всеобщего оцепенения, провожаемый взглядами всех присутствующих, медленным, тяжелым шагом он прошел к алтарю, взял украшавшее его массивное серебряное распятие и, набросив на символ всех земных страданий и всех божественных надежд черный покров, подошел к императрице-матери и дал ей поцеловать облаченное в траур распятие.