До вечернего построения оставалось совсем немного. Я все еще ходил под впечатлением новаторского эксперимента дяди Юры, пытаясь понять, почему только здесь, в армии можно увидеть такое. Это даже не театр абсурда Ионеско, в мизансценах которого есть какая-то своеобразная ирония, это не Кафка, в жутковатой прозе которого есть своя, пусть и странная, но логика. Это нечто совершенно другое, иной жанр или даже субкультура, если угодно. Здесь нормальному человеку извне просто нет места, более того, он быстро погибает, если не в состоянии научиться либо принимать все происходящее как нечто нормальное, либо, на худой конец, мимикрировать в своем неприятии, дабы не вызывать гнев носителей этой культуры, принимающий подчас весьма опасные формы.
Бойцы потянулись вниз, "стреляя" по дороге друг у друга сигареты. Стоял обычный гогот, и произносились все те же совершенно идиотские скабрезные шутки, слышанные мною многократно уже на протяжении года. Мне, как дежурному, находиться в строю было не обязательно, и я стоял, покуривая, у двери казармы. После того как были зачитаны списки вечерней проверки и отданы стандартные рапорты, бригадир выступил в народ.
– Здравствуйте товарищи! – несколько вяло произнес он.
Бойцы немедленно ответили привычным «Гав-гав-гавщ – полк-ник!»
– С завтрашнего дня начинается подготовка к окружным показательным занятиям. В этой связи есть одна работа для двух человек, за которую я обещаю отпуск на родину на десять суток!
В строю взволнованно зашумели.
– Как вы знаете, – продолжал бригадир невозмутимо, будто речь шла о разгрузке сахара, или, в крайнем случае – угля,– сортир технической батареи переполнился и более эксплуатироваться по назначению не может. Ассенизационная машина, как вам тоже, вероятно, известно, убыла в капитальный ремонт и вернется в лучшем случае, через полгода. Следовательно, задача у нас с вами простая. Нужно, надев костюм химзащиты, вычерпать содержимое указанного мной сортира, перегрузить его в бочку, и используя гужевой транспорт, вывезти и раскидать содержимое в близлежащих лесах и также отчасти на полигоне. Таким образом, нужен один человек, способный управлять лошадью и другой, кто был бы согласен, опуститься в спец.костюме непосредственно, так сказать, в рабочую область сортира. Если желающих не найдется, – добавил бригадир после некоторой паузы, – то мы командируем кого попало в приказном порядке и тогда уж без отпуска, – он развел руками, словно бы показывая тем самым всю предельную простоту предлагаемой ситуации.
– Данный объект нельзя оставлять в существующем положении к моменту показных занятий. – Продолжал он. – Надеюсь, что это любому дураку понятно. Мне, по крайней мере, да вот и офицерам штаба тоже, – он кивнул в сторону Раньша, -это абсолютно очевидно.
Раньш тотчас сделал немного усталое выражение лица прозорливого полководца, которому все очевидно.
– Заявления на данную работу, – продолжал бригадир, -подавайте своим непосредственным начальникам, а мы вот с начальником штаба рассмотрим и сделаем, так сказать, соответствующие назначения.
Раньш обвел значительным взглядом весь строй, мол, цените нашу доброту, мерзавцы! Бойцы же резко приуныли: отпуск на родину вдруг перестал казаться таким уж привлекательным.
– Приказываю! – продолжал бригадир, заговорив вдруг несколько громче,-Всем офицерам и прапорщикам, отвести личный состав по казармам и дать команду сержантам приготовиться к отбою. Самим же построиться на плацу через… – он внимательно посмотрел на обратную сторону запястья, слегка оттопырив губу,– пятнадцать минут. Разойтись!
Вместо торжественного прохождения строем на сон грядущий, все с гоготом рванули к дверям, отталкивая друг друга. Через пятнадцать минут, как ни странно, все улеглось, и офицеры с прапорщиками снова построились на плацу. Бригадир, молча, прошелся вдоль строя кавалерийским шагом.
– В общем, даже не знаю с чего начать…– сказал он задумчиво, снова вернувшись к началу строя,– О том, что через неделю показные занятия, вы уже поняли, но мы это все еще обсудим в деталях. Но есть еще кое что, о чем я хотел вам доложить. А именно, вы все должны знать, что дело прапорщика Пиняева, можно сказать расследовано и закрыто. Пиняев, выйди из строя на два шага!
Пиняев, известный более как Пиня или еще более экзотично – Бокоплав, вышел, понурив голову. Был он лет сорока, невысок и коренаст, но главное, о чем уже ходили легенды, он был фантастически жаден, и это его качество регулярно сопровождалось неудержимыми приступами клептомании. Как-то, попросив у Пини всего лишь прикурить, я заметил на его лице некое характерное сладковатое выражение: он явно прикидывал, чего бы такого можно было бы с меня слупить взамен.
Бригадир обошел Пиню со всех сторон и голосом мудрого следователя констатировал:
– Вот он, красавец морской! У, б…! – бригадир делано замахнулся, – Как уе…ал бы! Он опустил руку и продолжил, уже немного поостыв:
– Так че, Пиняев, есть, говоришь, такая профессия – родину расхищать?
– Никак нет, – пробубнил Пиня, угрюмо опустив взор в асфальт плаца.