Записки военного коменданта Берлина

— Зачем, — спрашивает один товарищ, — бомбардировать себя столькими вопросами, когда жизнь каждый день ставит столько вопросов, что не отвечать на них просто нельзя? Это наша работа. Тут и гадать нечего.

Эта точка зрения ползучего империализма имела место в практической работе. С этих позиций работник комендатуры принужден плыть по течению, куда кривая вывезет. Она неправильна в основе своей, но она была, и ее реальная опасность была налицо.

Подходил роковой час, когда надо было ехать на первое в моей жизни заседание межсоюзнической комендатуры. Оно назначено было на 2 апреля 1946 года. К каждому заседанию опытный аппарат советской стороны межсоюзнической комендатуры готовился, готовил документы, сверял тексты, вместе с союзными начальниками штабов определял повестку заседания. Все шло своим чередом. Здесь уместно сказать, что Центральная советская комендатура Берлина содержала в себе два самостоятельные штаба, по сути дела, два аппарата: общевойсковой, также тесно связанный с деятельностью союзников, и штаб межсоюзнической комендатуры со своими службами и сугубо конкретными задачами, со своими специфическими особенностями. И работу по подготовке заседаний комендантов вел этот второй штаб.

Готовилось заседание. Но не такие были наши союзники. Они хотели перед заседанием знать, «кто есть кто», кого прислали им в партнеры русские. Причин для такого зондажа всегда много. В данном случае все сложилось и просто и естественно. Американский комендант генерал Баркер покидал свой пост и убывал в США. Он, это обычное явление, устраивал прощальную встречу своих коллег-комендантов. Приглашен был и советский комендант. Мне посоветовали быть на данной встрече и самому понюхать, что чем пахнет. Это было, насколько не изменяет мне память, 30 марта 1946 года. На место американского коменданта уже прибыл генерал Китинг.

Генерал Баркер занимал виллу одной гитлеровской балерины в Далеме, на крутом берегу озера Ванзее. Мы пошли на этот прием втроем — полковник Далада, переводчик Волк и я. С американской стороны был генерал Баркер, генерал Китинг, зам. американского коменданта полковник Хаули. Англичане были представлены комендантом генералом Нейрсом, его заместителем бригадиром Хайндом, французы были представлены генералом Лансоном и полковником де Бошеном. По установленному в комендатуре порядку выступления каждого коменданта переводил его переводчик.

Хозяин приема генерал Баркер был профессиональным военным. Нас пригласили к столу. Все чинно расселись по предназначенным местам. Поднялся хозяин и обращается к гостям:

— Господа! Вы не будете возражать, если я попрошу нашего нового советского коллегу взять вот эту салфетку, которую я сознательно смял, и сложить ее так, как она была сложена до этого?

Он передает салфетку мне.

Держись, солдат, испытание началось. Не оставайся в долгу. Неожиданность не должна смутить тебя. Я принял салфетку, посмотрел на нее, стряхнул, и появились заметно заглаженные до этого линии излома. Я аккуратно, не спеша, свернул салфетку, как она была сложена вначале, и передал хозяину. Баркер внимательно следил за движениями моих рук, пока не получил салфетку обратно, сложенной, как она была сложена прежде.

— О’кей!

Испытание прошло удачно.

Я не хотел оставаться в долгу. Когда все расселись по своим местам, я встал и обратился к генералу Баркеру.

— Насколько я понимаю, господин генерал, вы предопределили вашему преемнику роль запутывания берлинских салфеток, а меня обрекли на распутывание их. Надо полагать, в предстоящей работе в наших отношениях все будет так хорошо, как хорошо закончилась эта шутка. Лучше всего, если мы будем тратить свои силы и время не на запутывание и распутывание салфеток.

Все рассмеялись, я посмотрел на сидящего рядом со мной генерала Киттинга. Он еле заметно улыбнулся и никак не реагировал. Застольная шутка во всех отношениях была симптоматичной. С уходом генерала Баркера менялся и режим поведения американской военной комендатуры. Новое руководство начало с осложнения отношений между нами в союзной комендатуре, и генерал Китинг был предназначен главной фигурой этого поворота американцев в Берлине.

Такие повороты в политической линии союзников не были следствием каприза какого-либо генерала. Каждая сторона в МСК расставляла свои кадры в соответствии с меняющейся в Берлине линией поведения правительственного курса. Другие подбирали свои кадры в связи с тем, что союзники пошли на обострение и возникла надобность ставить других людей, чтобы успешно отбить наскоки противника. Примечательно с этой стороны одно обстоятельство, которое обнаружилось вскоре.