Записки военного советника в Египте

Бог мой, чему я научил офицеров и солдат! Ни один поезд не был готов к длинному пути. Все гремело, болталось и стучало. На крюках некоторых машин не было шплинтов. Прямо-таки печальное зрелище представляла кухня, которую на учения ни разу не выводили. Мало того, что она была грязной снаружи и внутри. Стучали крышки котлов и ящиков, гремели в котлах кастрюли, тарелки, бачки и половники. Пришлось водить вдоль колонны начальника штаба, начальника тыла и командира батареи.

— Сами не спите и противнику на том берегу залива не даете, выговаривал я им. — Там, наверное, тревогу объявили из-за нашей кухни.

Офицеры сердились, плевались и кричали на солдат. Колонна тронулась при ярком свете взошедшего солнца и сразу взяла хороший темп, превышающий нормативы примерно в два раза. Мне с Юрой пришлось ехать в середине колонны, скорее в роли пассажира, чем в роли советника. Мои попытки заставить хоть своего шофера ехать медленней ни к чему не привели. Он мотал головой и на мои доводы отвечал:

— Мущ мумкен. Нельзя. Калабудж. Арест, тюрьма, — при этом бросал руль и складывал руки так, будто на них уже наручники.

Столь красноречивый жест охлаждал мой пыл и возмущение. Я оглянулся назад и не увидел второй половины батареи. Только пушка за нашей машиной виляла задом на всю ширину дороги. Примерно через час такой гонки головная машина остановилась.

Я пошел в голову колонны к мистеру Ибрагиму Хоррасу, назначенному старшим.

— Ты назад оглядываешься? — спросил я его как можно спокойней. — Половину батареи потерял.

— Ле? Почему? Сува аэриз тари, водители знают дорогу, — ответил он.

— Но ведь это же батарея. Она должна идти в одной колонне.

Действительно, не прошло и часа, как отставшие машины подошли. Оказалось, что две машины заглохли вскоре после начала движения, а остальные стали помогать. Я напомнил мистеру Ибрагиму о порядке вождения колонн и предупредил, чтобы скорость не превышала 40 километров в час.

— Тамам, порядок, мистер Василий, — ответил мистер Ибрагим и начался второй этап гонки. Когда на горизонте показалась Гордага, головная машина остановилась снова. Я опять подошел к мистеру Ибрагиму.

— Куда ты так спешишь? — спросил я его.

— Мы поздно выехали. Это нехорошо.

— Действительно нехорошо. Но если ты придешь на полигон один, тоже будет нехорошо.

— Мы подождем все машины, и вся батарея будет вместе.

— Это будет правильно, — вздохнул я с облегчением.

На этот раз долго ждать не пришлось. Все машины на большой скорости подошли и пристроились в хвост колонны.

Я прошел вдоль колонны, проверил крепления, ступицы колес. Заставил слезть с кузовов командиров орудий и со мной осматривать технику.

— Можно ехать, — сказал я мистеру Ибрагиму, вернувшись в голову колонны.

— Нельзя, мистер Василий.

— Почему?

— Сейчас будем пить чай.

К нам с подносом шел солдат с горячим чаем в стаканах.

— Но мы поздно выехали. У нас нет времени, — напомнил я мистеру Ибрагиму. — Ехать осталось совсем немного. Вот она, Гордага!

— Мы быстро ехали. Теперь у нас есть время пить чай. Рано приехать в Гордагу нехорошо.

Я посмотрел вокруг. Солдаты оживленно разговаривая, расстилали в тени машин одеяла, раскладывали лепешки, копались в сумках.

Солдат с подносом терпеливо ждал. Ждали и офицеры. Я молча взял стакан и сел в холодке под кузов машины.

После чая был перекур, после перекура снова чай. К двум часам дня батарея пришла на полигон. Было время обеда, но обедать не пришлось. Примерно в километре от полигона нам встретилась полоса сыпучего песка метров 300 шириной, и почти все машины забуксовали.

Только вечером батарея заняла свое место и подготовилась к стрельбе. Расстроенный, я с Юрой уехал ночевать в Гордагу. Там, на берегу Красного моря, в легких двухэтажных гостиницах жили наши советники.

Горячий ветер пустыни сменился не столь горячим морским ветром. Главное, не было духоты. Ветер к ночи стих, и я устроился ночевать на балконе второго этажа. В одних трусах я лежал на койке и смотрел в звездное небо. Только начал дремать, как вдруг над ухом нудно зазвенел москит, потом еще и еще. Пришлось укрыться простыней. Тело сразу покрылось потом. Сон пропал. Выкурив за ночь пачку сигарет, утром уехал на полигон. Там меня ожидала неприятность. Все пушки при вращении дергались и дрожали как в лихорадке. Первый признак неисправности ПУАЗО и ЦРЯ.

Молодой инженер в поте лица, в буквальном и переносном смысле, старался найти неисправность, но это ему удалось не скоро. Уже появились самолеты, когда батарея смогла начать тренировку.

На другой день утром на полигон приехал мистер Усэма. Я рассказал ему, как проходил марш.

— При такой скорости на марше не только приборы выйдут из строя, но и колеса у пушек отвалятся. Когда машина буксует на песке, она трясется так, словно ее специально поставили на вибратор для испытания на прочность, — убеждал я мистера Усэму. — Нельзя так с техникой обращаться.

— Я накажу командира батареи, — успокоил меня мистер Усема.