Братская помощь коллегам, как и всякий высокий душевный порыв, положительно сказывалась в конечном счете на нашей собственной работе. Мы почерпнули немало полезного из опыта соседей, особенно при борьбе с газовой гангреной. М. Ю. Новиков столкнулся с этим коварным недугом зимой 1939/40 года, во время советско-финляндской войны, и продолжал затем изучение анаэробной инфекции, приводящей к газовой гангрене. Его многолетние наблюдения за признаками газовой гангрены и обширный опыт ее преодоления пришлись нам как нельзя более кстати. При разговорах на этот счет, как мне невольно бросилось в глаза, Михаил Юрьевич терял свою обычную сдержанность, вел себя так, словно в облике анаэробной инфекции ему противостоит некое существо, крайне опасное, отвратительное и лично ему ненавистное. Не удержавшись однажды, я поделился с ним своим впечатлением. Он чуть улыбнулся и сказал затем серьезно:
— А что вы думаете, эта пакость и впрямь мой личный враг, как те же нацисты, которые ее плодят. Зато я преклоняюсь перед теми, кто выходит с победой из борьбы против этой пакости. Знаете, какая богатырская сила и удивительнейшее терпение надобны, чтобы выдержать и побороть жесточайшие боли от газовой гангрены и осложняющего ее газового сепсиса? Вообразить их со стороны — и то страшно. А ведь превозмогают и то и другое, превозмогают, черт подери, не без нашего содействия, понятно, но сами же, сами! Как же не быть таким людям героями!
Сам навидавшийся таких раненых, я полностью был согласен с мнением М. Ю. Новикова. Действительно, какой силой воли и каким терпением нужно было обладать, чтобы переносить жестокие страдания, которые выпали на долю этих раненых. Медики помогали им всеми имеющимися в то время лечебными средствами, но благополучный исход зависел в значительной мере и от состояния духа раненого.
По законам совести, неписаным, но непреложным для советских патриотов, складывались отношения эвакогоспиталя № 3829 не только с ближними соратниками, но и дальними, прежде всего с московскими госпиталями. Тут действовал, по обиходному выражению, мост «Смоленск — Москва», что было не совсем точно; он действовал также и в обратном направлении, «Москва — Смоленск». А эта обратная связь возникла целиком под влиянием совести и чувства долга, в равной мере владевших и смоленскими и московскими медиками.
Например, особенно активное взаимодействие установилось у нас с коллективом протезно-ортопедического госпиталя № 4625, располагавшегося в Бауманском районе столицы. Обменивались письмами, иногда созванивались, случалось, наши хирурги навещали бауманских коллег. Между тем официальными документами ничего подобного не предусматривалось.
Оба госпиталя были лишь различными ступеньками на довольно высокой лестнице лечебно-эвакуационного процесса: наш — пониже, их — повыше. Но связывавшие нас служебные отношения не были формальными даже тогда, когда мы отправляли раненых, а москвичи принимали их.
Несмотря на то что освободившиеся места быстро занимали другие страждущие, прибывшие с линии огня и по праву новичков ожидавшие усиленной заботы, однако и отправленные для долечивания раненые еще долго оставались в мыслях врачей эвакогоспиталя № 3829, которых продолжало живо интересовать, как движется дальше их лечение, в какой мере помогли им средства, примененные в Смоленске. Этот интерес, диктовавшийся врачебной совестью, поскольку иных стимулов для него не могло быть, имел практический смысл, помогал извлекать важнейшие уроки из повседневной лечебной деятельности.
Удовлетворение такого рода запросов, отнюдь не входивших в круг прямых служебных обязанностей тех и других медиков, ложилось на них дополнительной нагрузкой, особенно чувствительной при неослабном напряжении всех сил. И все считали это само собой разумеющимся. Среди самых горячих приверженцев подобных, так сказать, внеслужебных контактов была капитан медицинской службы Дора Иосифовна Ортенберг, начальник госпиталя № 4625. Ее сердечная отзывчивость и творческий пыл, должным образом оцененные и ранеными и руководством, нашли еще одно подтверждение в том, как энергично были поддержаны там начинания смолян. Москвичи пошли дальше.
Как раз в это время в эвакогоспитале Бауманского района активно проводилась предложенная профессором С. С. Гирголавом работа по восстановительной, или, как ее называли еще, реставрационной, хирургии. То была многоэтапная, сложная работа, требовавшая глубокого проникновения в суть хирургического и восстановительного лечения, всесторонней подготовки. Дора Иосифовна справедливо усмотрела возможность привлекать к этому большому делу и фронтовых хирургов, соответственно направляя их усилия.