Записки военнопленного

Ближе к концу мая Медведь переехал в двойную, т. е. состоящую из двух спаренных шестиместок камеру 780. По тюремным представлениям его новое жильё было роскошно просторным — почти двадцать пять квадратных метров! Естественно, аргументом для решения вопроса выступали деньги, которых Медведь никогда не жалел если появлялась возможность улучшить бытовые условия. О готовящемся переезде я узнал 9-го мая, когда по телевизору транслировали запись теракта на грозненском стадионе. — Уезжаю я сына, — говорил мне старый бандит, безучастно смотря, как вспышка направленного взрыва уносит жизнь чеченского князька. — Хочешь — поедем вместе, хочешь — оставайся. Договорится с опером выкупить хату, не вопрос, помогу. — Тогда я задумался. Жить с Медведем было, конечно, весьма неплохо. Доскональное знание коррупционных схем, обширные знакомства среди сотрудников СИЗО и среди заключённых, авторитет Медведя помогали с его помощью разбираться с любыми возникающими проблемами, налаживать беззаботную и комфортную жизнь. Вместе с тем Медведь последнее время заметно сдал. Навечно перечеркнувшее его будущее тюрьма довлела над ним, тогда как зрелость неумолимо переходила в угасание жизненных сил. Неимоверным напряжением воли он не давал себе расслабиться, и упасть духом, но за всей его показной бодростью и деловитостью всё чаще проступало нечто суетно-беспокойное — отчаянные душевные метания человека обречённого на двадцатилетнее тюремное заключение. Пытаясь освободиться от груза безрадостных мыслей и хоть как-то отвлечься, он бросался во все ему доступные грехи — запойно пил и даже начал употреблять наркотики. Накурившись гашиша или наевшись галлюциногенных грибов, Медведь безумствовал, забывая тюрьму, уголовное дело, да и само имя своё. Окутанный алкогольным угаром старый убийца и разбойник молодел на глазах, шутил и веселился, словно юноша, строил фантастические планы на освобождение — прожекты достойные эпохи первоначального накопления капиталов. Но эйфория опьянения неизбежно проходила, дым иллюзий развеивался, и Медведь грустнел, замыкался в себе, проявлял параноидально-недоверчивые озлобленные черты загнанного собачьей сворой дикого зверя. Человек с включённым механизмом самоуничтожения, он становился опасен — тайком ото всех начал принимать героин, по-видимому, стыдясь этого, и всё же не в силах остановится. Взвесив все за и против, я решил остаться в 791. Моему примеру последовал и Пётр.

Свободному человеку сложно понять как месяцы и годы можно провести, находясь в четырёх тюремных стенах. Человек рождается свободным и как бы ни были сложны и тяжелы индивидуальные обстоятельства его судьбы, свободная жизнь даёт каждому богатейший выбор радостей, наслаждений и удовольствий, увы, в большинстве недоступных несчастным заключённым. Режим изоляции ограничивает арестантов во всём, оставляя им ничтожное пространство и немногие быстро приедающиеся занятия. Длительное безделье навевает перерастающую в уныние скуку, служит причиной нервных расстройств и психических сдвигов. Интеллектуально неразвитые и бездеятельные люди, попадая в тюрьму, моментально деградируют, начинают вести растительное существование, основанное на удовлетворении двух-трёх инстинктов и пассивно-безразличном отношении к окружающим и к самим себе. Те же, чья воля не сломлена, стараются придерживаться, насколько это возможно, активного образа жизни тем, преодолевая отупляющее безделье и другие прочие невзгоды заключения. Оставшись вдвоём, без Медведя бывшего затейником всех развлечений, да и любых движений в камере 791, мы не спешили погрязнуть в ничегонеделании и постепенно создали новый кипучий микромир — среду обитания, отвечающую нашим разносторонним интересам и потребностям.

Так как Медведь забрал с собой телевизор нам нужно было определиться: покупать другой или совсем отказаться от телевидения. Религиозный Пётр по данному вопросу придерживался того мнения, что телевизор — это глаз Сатаны или смотрящее на нас дьявольское око, а моя позиция отличалась разве только формулировкой. Конечно, телеящик в тюрьме, впрочем, и на свободе тоже, помогает отвлекаться и убивать время с такой быстротой, что не замечаешь, как месяцы и времена года сменяют друг друга. А вот на душе и в памяти после его просмотра остаётся лишь какой-то неясный шум — несуразная плесень, оседающая на корке головного мозга — отравляющий сознание информационный мусор. Здесь и я, и Петя были едины во мнении и потому решили телевизор не заводить. Чтение кажется нам намного более полезным занятием и одним из наилучших в тюремных условиях средством получения информации.