Записки врача общей практики

Летом 1885 года я, Джеймс Аппертон, оказался в этой уединенной, почти безлюдной местности. Крошечная деревушка могла предложить главное: покой и свободу от всего, что могло отвлечь ум от занимающих его высоких и важных тем. Долгие годы суеты и бесполезных усилий отчаянно утомили. Начиная с ранней молодости жизнь моя проходила в безумных приключениях и странных переживаниях, так что к тридцати девяти годам на земле осталось мало мест, куда бы не ступала моя нога, и еще меньше радостей и печалей, которые мне не довелось бы испытать. В числе первых европейцев я прошел по берегам озера Танганьика, дважды прорывался сквозь непроходимые джунгли у подножья огромного плоскогорья Рораймы. Служил наемником под множеством знамен. Вместе с генералом Джексоном сражался в долине реки Шенандоа, а под началом генерала Шанзи воевал в составе Второй Луарской армии. Может показаться странным, что после такой яркой, насыщенной событиями жизни я посвятил себя скучной рутине и банальным интересам Западного райдинга Йоркшира. Но есть ведь такие стимулы мысли, по сравнению с которым банальная физическая опасность и восторг странствий кажутся заурядными и скучными. В течение многих лет я занимался постижением мистической философии и алхимии — египетских, индийских, греческих и средневековых учений, — до тех пор, пока в конце концов из бескрайнего хаоса не выступил огромный симметричный замысел. Показалось, что я нашел ключ к тому символизму, который ученые мужи использовали для защиты своего драгоценного знания от вульгарного злобного мира, и начал понимать великую роль гностиков, неоплатоников, халдеев, розенкрейцеров и индийских мистиков. Невнятные рассуждения Парацельса, мистерии алхимиков и видения Сведенборга наполнились глубоким смыслом. Я расшифровал таинственные надписи Эль-Бирама и разгадал значение странных знаков, начертанных неведомыми племенами на скалах Южного Туркестана. Погрузившись в великую, всепоглощающую науку, я не просил от жизни ничего другого, кроме скромной мансарды для себя и своих книг, где можно было бы без помех продолжать занятия.

Выяснилось, однако, что даже в маленькой, затерянной среди болот деревеньке невозможно скрыться от пристального внимания любопытных глаз. Когда я появлялся на улице, сельские жители с подозрением смотрели мне вслед, а матери поспешно прятали детей. По вечерам, глядя в окно, я нередко замечал, как любопытные недалекие крестьяне вытягивают шеи, с суеверным страхом пытаясь рассмотреть, чем занимается незнакомец. Квартирная хозяйка под любым, даже самым мелким, предлогом высыпала на меня град вопросов и не чуралась любых хитростей и уловок, лишь бы вызвать на разговор и что-нибудь выведать обо мне и моих планах. Вынести все это было нелегко, но когда, наконец, я услышал, что впредь не останусь единственным жильцом, так как свободную комнату арендовала приезжая леди, то сразу почувствовал, что если ищу спокойствия и душевного мира, то пришла пора сменить место жительства и поискать более уединенную обстановку.

Во время частых прогулок я во всех подробностях исследовал тот дикий, пустынный край, где Йоркшир граничит и с Ланкаширом, и с Уэстморлендом. Отправляясь в путь из Киркби-Малхауса, я не только с удовольствием доходил до этих уединенных мест, но и пересекал их из конца в конец. Мрачное величие пейзажа в сочетании с жутковатой тишиной и заброшенностью меланхоличной каменистой местности дарило свободу от наблюдений, кривотолков и слухов. И вот однажды во время очередного путешествия я набрел на одиноко стоящий среди болот дом и сразу решил здесь поселиться. Двухэтажный коттедж когда-то принадлежал пастуху, однако давно потерял хозяина и уже начал разрушаться. Во время зимнего половодья речка Гастер-Бек, стекающая по склонам пустоши Гастер-Фелл в месте расположения хижины, вышла из берегов и снесла часть стены. Крыша тоже развалилась, и теперь сланцевые плитки толстым слоем устилали траву. Но в остальном дом стоял прямо и твердо, так что не представляло особого труда привести его в порядок. Не обладая богатством, я все-таки мог позволить себе маленькую прихоть. Из Киркби-Малхауса явились каменщики и кровельщики, а вместе с ними прибыла сланцевая плитка. Вскоре уединенный дом в Гастер-Фелл вернулся к жизни.