Записки врача общей практики

Когда-то я боялся, что появление этой особы способно отвлечь от работы, однако не предполагал, что мысли и интересы способны так быстро измениться. Той ночью я долго сидел в своей маленькой комнате и раздумывал о дальнейшей жизни. Молодая, красивая, притягательная соседка влекла не только очарованием, но и окружавшей ее тайной. И все же кто она такая, чтобы ради нее отказаться от глубоких научных занятий или свернуть с избранного пути? Я давно уже не был тем мальчиком, которого можно заворожить темными глазами или обаятельной улыбкой, однако прошло уже три дня с тех пор, как я оставил работу и не прикасался ни к книгам, ни к рукописи. Да, настало время изменить место жительства. Сжав зубы, я поклялся самому себе, что не пройдет и дня, как разорву внезапно появившуюся связь и отправлюсь в одинокий дом среди болот. А наутро едва успел позавтракать, как явился крестьянин с грубой тачкой, готовой немедленно перевезти скромные пожитки. Соседка не выходила из комнаты. Несмотря на твердую решимость противостоять женскому очарованию, я ощутил болезненный укол грусти: красавица даже не захотела проститься и сказать напоследок несколько дружеских слов. Нагруженная книгами тачка уже отправилась в путь, а я обменялся рукопожатием с миссис Адамс и собрался догнать крестьянина, когда на лестнице послышались легкие торопливые шаги, и возле меня появилась запыхавшаяся от спешки мисс Кэмерон.

— Значит, уезжаете… в самом деле уезжаете? — спросила она, переведя дух.

— Наука зовет, — ответил я.

— В Гастер-Фелл?

— Да, в тот самый дом, который там построил.

— И собираетесь жить на болоте в одиночестве?

— С сотней друзей: все они собрались в тачке.

— Ах, книги! — воскликнула она, грациозно пожав хорошенькими плечиками. — Но вы готовы кое-что мне обещать?

— Что же именно? — спросил я удивленно.

— Кое-что совсем маленькое. Не откажете?

— Вам нужно только попросить.

Она приблизила прекрасное, чрезвычайно серьезное лицо и таинственно прошептала:

— Будете запирать дверь на ночь?

После чего исчезла так быстро, что в ответ на необыкновенную просьбу я не успел произнести ни слова.

Начало новой жизни в уединенном доме произвело странное, невеселое впечатление. Отныне горизонт ограничился унылым полем жесткой травы с редкими кустами вереска и камнями, торчащими из земли, словно ребра самой природы. Более безрадостной, унылой пустоши я в жизни не видел; но в одиночестве заключалось ее главное очарование. В бесцветных мягких холмах и молчаливом небесном куполе над головой не было ничего, способного отвлечь от высоких помыслов. Я добровольно покинул ту проторенную дорогу, по которой толпой шагали люди, и свернул на собственную тропинку в надежде оставить за спиной печаль, разочарование, переживания и прочие мелкие человеческие слабости. Собрался жить исключительно ради того чистого, незамутненного посторонними мыслями знания, которое составляет высшую цель существования. Однако в первый же вечер, проведенный в Гастер-Фелл, произошло странное событие, заставившее вспомнить об оставленном мире.

Тот вечер выдался мрачным и душным, на западе медленно собирались тяжелые тучи. Воздух в моей хижине становился все более тяжелым и гнетущим, так что казалось, будто на грудь и лоб давит какой-то груз. Над болотами то и дело прокатывался рокот надвигавшейся грозы. Понимая, что заснуть не удастся, я встал, оделся и вышел на крыльцо, чтобы, стоя возле двери, окинуть взглядом черную пустошь. Здесь, внизу, дуновения ветра не ощущалось, однако над головой по нависшему небу величественно плыли тучи, и время от времени в расселины между валами робко заглядывала жалкая половинка луны. Гнетущую тишину нарушало лишь журчанье речки Гастер-Бек, да изредка слышалось уханье далекой невидимой совы. По узкой овечьей тропе я прошел вдоль берега не больше сотни ярдов и уже собрался вернуться домой, когда луна скрылась за чернильной тучей, а темнота сгустилась настолько, что не стало видно ни тропы под ногами, ни речки справа, ни валунов слева. Некоторое время я стоял, беспомощно шаря в кромешном мраке, и вдруг раздался жуткий удар грома, а вспышка молнии так ярко осветила обширную пустошь, что на миг стал отчетливо заметен каждый куст и каждый камень. Электрический разряд длился совсем недолго, но его хватило, чтобы меня насквозь пронзил ужас: на тропинке, не далее чем в двадцати ярдах, стояла женщина, а мертвенно-бледный свет падал на фигуру, в мельчайших подробностях являя моему потрясенному взору ее черты лица и наряд.