Записки врача общей практики

Отойдя влево, я спрятался за камнями и под их надежным прикрытием добрался до места, откуда можно было наблюдать за домом без риска выдать свое присутствие. Моему взору предстал небольшой коттедж со сланцевой крышей — немногим больше окружающих валунов. Подобно моей хижине, он выглядел так, будто строился как пристанище пастуха. Но, в отличие от меня, жильцы даже не попытались его отремонтировать и увеличить. О нынешних обитателях можно было судить по нескольким внешним признакам: двум маленьким подслеповатым окошкам, старой, много повидавшей на своем веку двери и облезлой деревянной бочке для сбора дождевой воды. Но даже это давало богатую пищу для размышлений: так, пробравшись ближе, на окнах я заметил толстые железные решетки, а на старой двери увидел прикрытые железными заплатами повреждения. В сочетании с диким пейзажем и абсолютным одиночеством эти странные меры предосторожности придавали уединенному дому зловещий вид и казались дурным знаком. Засунув трубку в карман, я на четвереньках пробрался сквозь вереск и папоротник и остановился в сотне ярдов от жилища. Двигаться дальше было опасно — хозяева могли меня заметить, поэтому я уселся на корточки и приготовился наблюдать.

Долго ждать не пришлось. Не успел я расположиться в своей засаде, как дверь распахнулась и на пороге показался человек, представившийся доктором из Гастер-Фелл, — с непокрытой головой и с лопатой в руках. Надо заметить, что прямо перед домом был небольшой огород, где росла картошка, морковь, фасоль, еще какие-то овощи. Сосед занялся земледелием: начал увлеченно копать, полоть, подстригать и подвязывать. Судя по всему, работа приносила ему удовольствие, потому что при этом он не прекращал петь сильным, хотя и не очень мелодичным голосом. Повернувшись к дому спиной, он до такой степени погрузился в работу, что не заметил, как из приоткрытой двери появился тот самый изможденный пожилой мужчина, которого я видел утром. Теперь не составило труда заметить, что это человек лет шестидесяти — морщинистый, сгорбленный и слабый, с редкими седыми волосами и длинным, худым, бескровным лицом. Шаткой походкой, с трудом поднимая ноги, он направился к ничего не подозревавшему товарищу и остановился почти вплотную. Очевидно, шаги или дыханье выдали его присутствие, потому что огородник внезапно обернулся и пристально посмотрел в лицо подошедшему. Оба быстро шагнули навстречу, как будто хотели обняться, но в следующий момент сильный человек бросился на слабого и повалил того на землю, а потом подхватил на руки и, переступая через грядки, поспешно унес в дом.

Несмотря на богатый и разнообразный жизненный опыт, это странное нападение заставило меня вздрогнуть. Возраст старшего из мужчин, его очевидная слабость, неуверенность и раболепие — все свидетельствовало о жестокости поступка. Гнев едва не заставил меня, даже не вспомнив об отсутствии оружия, немедленно отправиться в дом, однако донесшиеся из-за двери голоса подсказали, что мир восстановлен. Солнце уже опустилось за горизонт, и все вокруг, кроме алого пера на шапке горы Пеннигент, погрузилось в серую дымку. Незаметный в угасающем свете позднего вечера, я подошел ближе и прислушался. В доме слышался высокий жалобный голос старшего из мужчин и какие-то странные металлические звуки. А потом вышел доктор, запер дверь на замок и, словно безумный, дергая себя за волосы и беспорядочно размахивая руками, принялся расхаживать вокруг хижины. Спустя некоторое время, когда окончательно стемнело, он быстро пошел куда-то и скоро скрылся из виду. Как только шаги стихли в отдалении, я осмелился подойти поближе. Запертый в доме узник по-прежнему изливал поток невнятных слов и время от времени стонал, как будто от боли. Слова оказались не чем иным, как молитвой: настойчивой, долгой молитвой человека, ощущающего приближение неминуемой опасности. Бесконечное торжественное обращение одинокого страдальца к высшим силам в темноте звучало особенно пронзительно и вселяло благоговейный ужас. Размышляя об уместности вмешательства, я услышал вдали шаги возвращающегося доктора, а потому поспешно подбежал к окну и сквозь решетку заглянул внутрь. Хижина освещалась довольно ярким сиянием — как потом выяснилось, исходившим от атанора[12]. Я смог различить большой стол, уставленный множеством реторт, пробирок и конденсаторов. Все они блестели и отбрасывали на стену странные тени. А в дальнем конце комнаты виднелось похожее на курятник деревянное сооружение, где, стоя на коленях, молился тот самый человек, чей голос я слышал. В красноватом свете лицо его выступало из тени подобно полотну Рембрандта: на бледной, сухой пергаментной коже отчетливо проступала каждая морщина. Впрочем, я успел бросить лишь мимолетный взгляд, а затем отскочил от окна, по камням и вереску поспешил прочь и замедлил шаг, только снова оказавшись в своем спокойном уголке. Бросился на кровать и долго пролежал, снова и снова переживая самое большое потрясение в своей жизни.