Записная книжка штабного офицера во время русско-японской войны

Вялое японское преследование может быть объяснено излишней осторожностью, но местность по пути русского отступления допускала возможность засады целых бригад, а главный бивак русских войск находился только на расстоянии немногих миль. Очевидно, что здесь была неподходящая обстановка для каких-либо рискованных предприятий.

Наконец, я повторяю, что следует припомнить то обстоятельство, что в этом удивительном сражении девять десятых всех русских сил ни разу не ходили в атаку. Некоторые из них приближались на расстояние прямого выстрела, но многие из них не подходили так близко. Они проявляли удивительное хладнокровие на неудобных позициях, затем с одинаково безразличным отношением к опасности начинали отступать к своему биваку. Все это, конечно, совершенно похоже на Колензо . Но как бы мы ни восхищались храбростью в том или другом ее проявлении, один вывод вполне ясен: со времен Иерихонского сражения никакая сильная позиция, обороняемая хорошими войсками, не может быть взята одними демонстрациями, как бы грозны они ни казались.

Глава XV.

Чаотао

21 июля 1904 г. Винцент приехал навестить меня и только что опять уехал. Он рассказал мне, что один японский солдат, стоявший недалеко сзади от него, был ранен пулей, пробившей его знак за отличную стрельбу и прошедшей немного выше сердца. Сначала он упал, но скоро опять сел, крикнул Банзай и пошел к Лиеншанкуану, показывая по дороге свою рану друзьям. Это, без сомнения, крепкий, маленький народ. Винцент также сообщил мне, что некоторые из военных агентов и корреспондентов в разговоре с ним высказали мнение, что мне следовало бы заявить протест штабу армии, потому что, по их убеждению, со мной обращаются не с таким почетом, которого заслуживает мой чин генерал-лейтенанта. С какой стати? Лошадь моя не хуже, чем у Куроки; ем совершенно, столько же, сколько и он; и вижу столько, сколько признается для меня достаточным. Кроме того, эти сражения даются совсем не для того, чтобы я мог пить шампанское или писать свои донесения.

Сержант Ватанобэ, начальник обозной команды, очень строго следит за поддержанием дисциплины. В самом деле, только благодаря ему наше маленькое хозяйство находится в порядке. Все-таки люди не любят его, и так как им сильно теперь досаждают клопы, то они и дали ему прозвище этого несимпатичного им насекомого. Я слышал, как один из них говорил:

Убежим отсюда; сюда идет Нанкин Муши (т.е. Китайский клоп).

Несколько военных кули вернулись с реки, где они отводили воду в сторону, чтобы таким образом поймать оставшуюся в лужах рыбу. Они ехали в повозке, полной корзинами с рыбой. Въехав в ворота, один из них важным голосом закричал своим товарищам:

Эй, вы, там, сейчас же освободить дорогу для начальника генерального штаба!

В это утро под деревьями лежало много раненых, отдыхая по дороге к тыловому госпиталю в Фенгхуангченгё. Один из них имел входную и выходную рану на обеих руках, контузию на лбу, которая была перевязана; тяжелую контузию от рикошета на груди; кроме того, ему пришлось пережить неприятное для нервов ощущение, когда ремень у его правого плеча был перебит пулей. Он был в очень угнетенном настроении, но не из-за ран или контузий, а только потому, что он чувствовал себя способным опять идти в бой, а жестокие доктора держались другого мнения относительно его положения и настояли на эвакуации.

Я дал немного чаю этим бедным, угнетенным, маленьким, раненым солдатам, и было настоящим удовольствием видеть, с каким наслаждением они его пили. За последнее время у меня у самого вышел весь чай, но, по счастью, щедрый, как всегда, генерал Окасаки прислал мне на днях в подарок большой ящик. Да будет он благополучен вовеки!

Позднее. Донесение Жардайна о сражении 19-го числа между 12-й дивизией и русскими у Чаотао только что доставлено мне с особым посланным - кавалеристом. Он доложил мне, что генеральный штаб желал бы увидеть это донесение, как только я его прочту. Я знаю, что они хорошего мнения о здравом смысле Жардайна, и так как он был единственным свидетелем-иностранцем этого сражения, то я не удивляюсь их любопытству узнать, что он думает о нем. Поэтому, пробежав только донесение, чтобы иметь достаточно материала для телеграммы Китченеру, я отослал его цензору в штаб. Я все-таки задержал кавалериста; и, смягчив предварительно его сердце чаем и засахаренными сливами, спросил его просвещенное мнение о бывшем сражении. Я должен упомянуть в своей телеграмме, что Жардайн был единственным свидетелем-иностранцем этой битвы, ибо это большая честь для британского оружия. Я должен еще добавить, что, хотя русские и хорошо оборонялись, они все-таки как бы прилипли к своим окопам и не сделали попытки предпринять или контратаку, или большое обходное движение, что русские солдаты из Европы храбрее, лучше дисциплинированы и имеют лучших офицеров, чем сибирские, что японцы атаковали в гораздо более широких, растянутых строях, чем под Ялу, и что их обходное движение без дорог через отвесные скалы вполне заслуживает достигнутого ими успеха.