Записные книжки

Ездил на источник Силоамский и запасся водою. В отдалении огромные камни на горах представляются глазам безобразными зданиями, а селения представляются грудами камней. Люди, как дикие звери, гнездятся на них и под ними. И в самом Иерусалиме, глядя на дома, не понимаешь, где тут жилые покои. Почти вовсе нет окон на улицу, двери с улицы узкие и низкие.

Лет двадцать тому и более состояние церквей было здесь таково, что в армянском монастыре отвалилось несколько камней, а может быть, еще и турки с умыслом их отвалили. По маловажности, армяне без предварительного разрешения вставили опять эти три или четыре камня и после многих прений должны были взнести турецкому начальству 500 тысяч пиастров за то, что осмелились без позволения перестроить храм. Теперь этой насильственной и разбойнической администрации уже нет.

В римском монастыре есть типография, у армян и у евреев – также. Нет только греческой: греки отуречились более всех.

Среда, 17 мая

Как не далась мне Иоаннова пустыня, в которую собирался я вчера, так не дались сегодня и Соломоновы пруды. Вся эта поездка зачата была не в добрый час и под худыми приметами. Я встал вчера в пять часов утра, что для меня есть уже худая примета, а в шесть рассердился и прогнал от себя лошадей и нанимавших их, потому что показалось мне, что с меня требовали лишние деньги. Наконец дело кое-как уладилось, и в четверть пополудни отправились мы в Вифлеем.

Дорога к нему, судя по здешнему краю, очень хороша. Поднявшись из Гигонской долины, выезжаешь на ровную дорогу, по которой можно бы ехать и в коляске. По правую руку развалины монастыря Св. Модеста. По обеим сторонам дороги обработаны поля и зеленеют нивы. Дикая иерусалимская природа здесь смягчается.

Проехав монастырь Св. Илии, спускаешься с горы по крутизне извивающейся дороги. Тут поля, долины и возвышения обсажены маслинами. В Вифлеемской долине, облегающей город, зеленеет даже роща маслин, тогда как во всех других местах они растут довольно одиноко, редеют, как клочки волос на лысой голове старца.

Мы ужинали за смиренною трапезою митрополита Дионисия, но при всей смиренности своей истребили несколько вифлеемских голубей, отличающихся особенным вкусом, а жарят их без масла на вертеле, что придает им, по словам митрополита (или лучше сказать, не лишает их) сочности и самородного вкуса. Чтобы дополнить сие гастрономическое сведение, скажу, что у митрополита повар – старая вифлеемская баба; а была ли она всегда стара, о том знает Бог.

Здесь вообще в греческих монастырях встречаешь женщин, правда, пожилых. Охотно верю, что они тут не для греха, а для прислуги – обмыть, обшить, состряпать. Вообще, большой строгости здесь не видать. Монахи не в постные дни едят мясо и пьют вино.

С террасы монастыря любовался я звездным небом и вифлеемскою луной. Сегодня в пять часов утра слушали мы трехъязычную литургию – по-арабски, по-гречески и по-русски. Вчера вечером ходил я в пещеру, где, по преданиям, скрывалась Богоматерь с Младенцем до бегства в Египет. Пещера эта принадлежит латинам. Тут я застал монаха и нескольких арабских детей, которые пели акафист Богородице. Умилительно слышать эти христианские песни, молитвенно возносимые поселянами на тех самых местах, где так смиренно и так же в тишине, невидимо для мира возникало христианство.

Утром ездил я на место явления ангелов пастухам. Тут некогда была церковь, построенная Еленою, теперь осталась одна подземная православная церковь, и арабский священник прочел мне в ней главу Евангелия. После заезжал я к нему в дом. Часу в третьем пополудни отправились мы на Соломоновы пруды, и тут начались беды наши.

Тахтиреван ударился об стену, а жена – головою об тахтиреван. Верблюды перегородили нам дорогу. Абдула бросился разгонять их, и один верблюд попал в яму, так что всё туловище его лежало под камнем и только задние ноги оставались на поверхности земли. Чуть поодаль упал вместе с лошадью отец Прокопий, а еще подалее упала с лошади Фанни и ужасно стонала и кричала, жалуясь, что поломала или вывихнула себе руку. Мы не знали, что и делать.

Долго провозились мы с Фанни и наконец решили возвратиться ближайшей дорогой в монастырь Св. Илии. Между тем лошадь Фанни убежала, и семидесятилетний митрополит, который провожал нас, поскакал ловить ее на диком своем арабском жеребце. Отец Прокопий – из болгар, и видна в нем славянская отвага и славянская мягкосердечность, хотя, сказывают, он очень вспыльчив, что также есть славянское свойство. В монастыре Св. Илии благословил он меня весьма старинным образом, и, наконец расставшись с добрым старцем, ибо тут оканчивается его митрополия, возвратились мы в седьмом часу вечера в Иерусалим.

Латинский монах, врач, уверял нас, что, по счастью, рука Фанни не переломлена и не вывихнута. Приставили ей пиявок.