Дек. 90 г. Он пишет: «Любви нет, есть плотская потребность сообщения и разумная потребность в подруге жизни».
91 г. «Мне и так мучительно, что мы окружены прислугой».
91 г. Графиня рассказывает о том, что она не может привыкнуть к грязи и дурному запаху, исходящему от графа.
92 г. Графиня рассказывает, что Л.Т. был способен радоваться только физической любви.
Все, как она говорит, ей сочувствуют и считают ее жертвой.
Потом споры по поводу авторских прав. С. 81 и 97, 131–137, 216, 145.
С. 88. Признание в двойной любви.
«…Люди, почему-либо болезненно сбившиеся с пути обыденной жизни, люди слабые, глупые, – те и бросаются на учение Льва Николаевича…»
«…этой ходульной фальши, которую он сам себе создал среди своих темных».
97 г. Он уходит из дома и возвращается только наутро.
97 г. Каждое утро он играет в теннис.
В 70 лет, проехав на лошади по снегу 35 верст, он признается в своей страсти к графине, которая пишет об этом с изумлением.
Прозвище, придуманное Сталину его товарищами (в 17 г.): «серая клякса».
Вершина счастья – и мне навстречу выходит ночь.
Никто не стремился так сильно, как я, к гармонии, отказу, окончательному равновесию, но мне всегда приходилось добираться до них самыми опасными путями – через хаос, борьбу.
«Конечно, – говорил он, – мне страшно, что если я буду умирать, то умру не до конца и под землей мне будет не хватать воздуха. Но я пытаюсь себя урезонить. Если я боюсь, что мне не будет хватать воздуха, значит, я боюсь умереть. Надо выбирать что-то одно. Или я не умру и мне по-прежнему будет не хватать воздуха, но тогда это не должно меня тревожить. Или же я умру, но тогда к чему тревога?»
Роман. Жанна П. и ее машинальный жест.
Здесь покоятся арабы. Забытые всеми.
Роман. Мечтания в автомобиле по дороге в Берар.
В. «Признаю, что действительно существуют люди более великие и истинные, чем другие. И в мире из них образуется невидимое и видимое общество, и это действительно оправдывает жизнь как таковую».
М. «Смешная смерть после смешной жизни. Только смерть великих сердец не может быть несправедливой».
Испанские беженцы. Доменеч (гражданская война – война 39 г., Сопротивление, Бухенвальд – безработица), Гарсиа (которому А.Б. простил долг в 140 000 франков. «Да ты – как я, никогда не разбогатеешь»), Гонсалес (существует два класса – и они не могут работать вместе – Не приемлет любезности хозяина – Он хочет, чтобы с ним обращались сурово), Бертомеу: Хорал (а потом он жарит сардины прямо у себя в кабинете).
Джеймс («Послы»). «Ненавижу себя, когда думаю обо всем, что мы наверное забрали из жизней других людей, чтобы стать счастливыми, и что даже так мы не достигли счастья».
Мориак. Восхитительное доказательство мощи его религии: прийти к милосердию, минуя щедрость. Он не прав, бесконечно напоминая мне о страхе Христа. Кажется, я уважаю его больше, чем он, ибо никогда не позволял себе разглагольствовать о мучениях Спасителя по два раза в неделю на первой странице газеты для банкиров. Он называет себя писателем плохого настроения. Похоже, так и есть. Но плохое настроение порождает неодолимое желание использовать крест в качестве метательного орудия. Поэтому журналист он блистательный, но писатель второго ряда. Достоевский-жирондист.
Роман. «В такие моменты, закрывая глаза, он принимал удар наслаждения, подобно паруснику, внезапно взятому на абордаж в тумане: потрясенный от корпуса до киля, он бился в конвульсиях – от палубы до фока и всех его снастей и вант, идущих к бортам корабля, который еще долго продолжал трепетать – пока не начинал медленно ложиться на бок. Потом было кораблекрушение».
Роман. «Его поразило тогда, как мало у него дома было вещей. Только самое необходимое, никогда еще это слово не было более точным. Когда в одной из комнат жила его мать, она не оставляла за собой ни следа, разве что, изредка, носовой платок».
«Я жаждал самых возвышенных страданий, я взывал к ним, уверенный в том, что отныне обрету заключенное в них счастье (и буду способен насладиться им…)».
Если начинаешь дарить, то обрекаешь себя на невозможность подарить достаточно, даже когда отдаешь все. Да и возможно ли все отдать…