«Вершина страсти может состоять в том, чтобы убить муху ради возлюбленной». «Только женщины с сильным характером могут составить мое счастье».
И такая деталь: «Как часто случается с людьми, сосредоточившими свою энергию на одной или двух жизненных целях, вид у него был неопрятный и запущенный».
Т. II: «Я так много перечувствовал сегодня вечером, что у меня болит желудок».
Стендаль, который не ошибался относительно собственного литературного будущего, совершенно неверно судил о будущем Шатобриана: «Бьюсь об заклад, что в 1913 году все и думать забудут о его писаниях».
Эпитафия Г. Гейне: «Он любил розы Бренты».
Флобер: «Я умер бы со смеху, глядя, как один человек судит другого, если бы это зрелище не внушало мне жалость».
Что он увидел в Генуе: «Город весь из мрамора и сады, полные роз».
И еще: «Глупости свойственно делать выводы».
Письма Флобера.
Том II. «Успех у женщин, как правило, является признаком посредственности» (?).
«Шедевры глупы, у них невозмутимый вид, как у жвачных животных».
«Если бы я был любим, когда мне было семнадцать лет, каким художником стал бы я теперь!»
«В искусстве никогда не надо бояться
Его цель: ироническое приятие существования и полное его преображение посредством искусства. «Жить – не наше дело».
Объяснить характер человека этим далеко идущим высказыванием: «Я утверждаю, что цинизм граничит с целомудрием».
На первый взгляд жизнь человека интереснее его произведений. Она образует крепкое и напряженное целое. В ней царит единство духа. Все его годы проходят на одном дыхании. Да, это роман. Конечно, над этим еще следует подумать.
Малодушие всегда найдет себе философское оправдание.
Боясь быть принятым за литературу, искусствоведение пытается говорить языком живописи – и тут-то как раз и становится литературой. Надо вернуться к Бодлеру. Описание с точки зрения человека –
Г-жа В. Среди запахов тухлого мяса. Три кошки. Две собаки. И рассуждения о музыке в душе. Кухня заперта. В ней ужасная жара.
Небо и жара всей своей тяжестью нависают над бухтой. Все пронизано светом. Но солнца нет.
Надо рассмотреть все трудности одиночества без изъятия.
Монтень: жизнь ускользающая, мрачная и немая.
Современный ум в полном смятении. Область знания до такой степени расширилась, что мир и дух утратили все точки опоры. Не подлежит сомнению, что мы страдаем нигилизмом. Но замечательнее всего – проповеди о «возврате». Возврат к средневековью, к первобытному мышлению, к земле, к религии, к арсеналу старых решений. Чтобы счесть эти лекарства хоть сколько-нибудь полезными, нам пришлось бы полностью пренебречь нашими знаниями – словно мы ничему не научились, – притвориться, будто мы начисто забыли то, что не забывается. Пришлось бы зачеркнуть многовековой вклад и несомненное богатство духа, который в конце концов (это его последнее достижение) по собственному почину возвращает мир к хаосу. Это невозможно. Чтобы выздороветь, нужно свыкнуться с новоприобретенной трезвостью суждения, с новоприобретенной прозорливостью. Надо учесть внезапно посетившее нас осознание нашего изгнанничества. Ум в смятении не оттого, что знание перевернуло мир. Он в смятении оттого, что не может смириться с этим переворотом. Он «не привык к этой мысли». Пусть же он привыкнет к ней, и тогда смятение пройдет. Останется только переворот и ясное осознание его духом. Надо переделать целую культуру.
Ощутимы должны быть только доказательства.
«Европу, – говорит Монтескьё, – погубят военные».
Кто может сказать: я прожил прекрасную неделю. Свидетельство тому – мои воспоминания, а я знаю, что они не обманывают. Да, эта картина прекрасна, как были прекрасны эти долгие дни. Радости мои были чисто физическими, но полученными с благословения духа. В этом заключается совершенство, согласие с судьбой, признательность и уважение к человеку.
Длинные девственно-чистые дни! Праздник воды, такой черной по утрам, такой прозрачной в полдень, такой теплой и золотистой вечером. Долгие вечера на дюне среди обнаженных тел, изнуряющий полдень, а потом следовало бы повторить все сначала, снова сказать то, что уже было сказано. Это была молодость. Молодость, и в тридцать лет я ничего так не хочу, как продлить эту молодость. Но…
Книги Коперника и Галилея оставались под запретом до 1822 года. Три века упрямства, это мило.
Смертная казнь. Преступника убивают, потому что преступление истощает в человеке всю способность жить. Он все прожил, раз он убил. Он может умереть. Убийство исчерпывает.