Еврейский квартал (мухи). Те, кто хочет соблюсти благопристойность. Приглашают гостей на цикорий.
Разлученные. 2. И то, с чем им и без того было очень трудно смириться (старость), они вынуждены были теперь сносить за двоих.
Тем не менее текущие вопросы по-прежнему решались. Именно в эту пору выяснилось, чем кончилось дело, привлекшее в свое время внимание знатоков. Юный убийца… был помилован. Газеты высказывали предположение, что он отделается десятью годами примерного поведения, а затем сможет зажить своей обычной жизнью. По правде говоря, игра не стоила свеч.
Вера в слова – это классицизм, но, дабы сохранить эту веру, он расходует их очень бережно. Сюрреализм, который не доверяет словам, ими злоупотребляет. Вернемся к классицизму – из скромности.
Те, кто любит истину, должны искать любви в браке, то есть в любви без иллюзий.
«В чем особенность провансальской культуры?» Специальный выпуск «Кайе дю Сюд». В общем и целом мы мало чего стоили в эпоху Возрождения, в XVIII веке и во время Революции. Мы кое-что создали в X–XIII веках и в ту пору, когда как раз и не были нацией, – в пору, когда вся цивилизация стала интернациональной. Итак, целые столетия человеческой истории, слава и бесславие, сотня великих имен, которые они нам завещали, традиции, жизнь нации, любовь – все это пустяки, все это ничего не значит. И нас же называют нигилистами.
Гуманизм пока еще не наскучил мне: он мне даже нравится. Но он мне тесен.
Брюк, доминиканец: «Они мне осточертели, эти христианские демократы».
«Г. ужасно похож на кюре, он держится с епископской елейностью. А я с трудом переношу ее даже у самих епископов».
Я: «В юности я считал всех священников счастливыми».
Брюк: «Страх потерять веру сужает круг их чувств. Они отрекаются от своих склонностей. Они не смотрят жизни в лицо». (Его идеал – церковь великая и могущественная, но славная своей бедностью и отвагой.)
Разговор о про́клятом Ницше.
Баррес и Жид. Оторванность от родной почвы – для нас вопрос решенный. А когда вопрос больше не волнует нас, мы говорим меньше глупостей. В конечном счете мы нуждаемся и в отечестве, и в странствиях.
Недоразумение. Женщина после смерти мужа: «Как я люблю его!»
Агриппа д’Обинье: вот человек, который верит и сражается за то, во что верит. В конечном счете он доволен. Это видно по гордости, с которой он рассказывает о своем доме, своей жизни, своих успехах. Если он гневается, то лишь на тех, кто не прав – с его точки зрения.
Трагедию порождает столкновение двух равно законных, имеющих равное право на жизнь сил. Следовательно, слабая трагедия – та, что вводит в действие силы незаконные. Следовательно, сильная трагедия – та, что узаконивает
На Мезенкских плато ветер со свистом рассекал воздух сильными ударами шпаги.
Жить страстями может только тот, кто подчинил их себе.
Вечное Возвращение предполагает примирение со страданием.
Жизнь полна происшествий, которые заставляют нас с нетерпением ждать, когда мы станем старше.
Не забыть: болезнь и связанное с нею ничтожество. Нельзя терять ни минуты – что, быть может, вовсе не означает, что «надо торопиться».
Мораль: невозможно жить рядом с людьми, если знаешь их сокровенные мысли.
Упорно отказываться от любого коллективного суждения. Хранить невинность, несмотря на склонность общества к «толкам».
В жару люди зреют, подобно плодам. Они созревают, не успев начать жить. Они все знают, еще ничего не изучив.
Б.Б.: «Никто не подозревает, что некоторые люди прилагают геркулесовы усилия, чтобы остаться просто нормальными».
«Чума». Если записные книжки Тарру занимают так много места, то лишь оттого, что он умер в доме рассказчика (в начале).
– Вы уверены, что болезнь в самом деле заразная, что изоляция необходима? – Я ни в чем не уверен, но я твердо знаю, что брошенные без погребения трупы, скученность и проч. нежелательны. Теории могут меняться, но есть нечто, остающееся в силе всегда, в любое время, – это логика.
Занятые борьбой, санитарные отряды уже не интересуются известиями о чуме.
Чума отменяет оценочные суждения. Никто больше не говорит о качестве одежды, продуктов и пр. Все всё приемлют.
Разлученный хочет получить у доктора пропуск на выезд из города (так они знакомятся), он рассказывает о своих хлопотах… Он регулярно приходит снова.
Поезда, вокзалы, часы ожидания.
Чума обрекает на разлуку. Но сама совместная жизнь – лишь длящаяся случайность. Правило – чума.
Тот, кто не верит в ход вещей, – трус, но тот, кто верит в человеческий удел, – безумец.
Он все забросил – свою работу, деловые письма и проч., – чтобы ответить тринадцатилетней девочке, вложившей в письмо всю душу.