Записные книжки

Добавить в гранки «Калигулы»: «Ну что ж, трагедия окончена, поражение бесспорно. Я отворачиваюсь и ухожу. Я сделал все, что мог, в этой битве за невозможное. Подождем смерти, хотя ни от чего не избавляет».

* * *

«Быть может, Христос и умер за кого-нибудь, но не за меня». Человек виновен – но виновен он в том, что не смог справиться со всем самостоятельно, и вина эта со временем стала еще тяжелее.

* * *

О справедливости – тип, который теряет веру в нее с тех пор, как его поколотили.

То же. Вот в чем я упрекаю христианство – в том, что это учение несправедливо.

* * *

«Чума». Окончить изображением неподвижной женщины в трауре – ее страдания напоминают о жизни и крови, которых лишились мужчины.

* * *

Тридцать лет.

Главная способность человека – способность к забвению. Но справедливости ради следует заметить, что он забывает даже то добро, которое сам сотворил.

* * *

«Чума». Правилом стала разлука. Все остальное – дело случая.

– Но люди все равно живут вместе.

– Есть такие случайности, которые длятся целую жизнь.

Купаться в море запрещено. Это знак. Запрещено тешить свое тело – прорваться к истинному смыслу вещей. Но чума кончается, и истинный смысл вещей возвратится.

Дневник разлученного?

* * *

Самая большая экономия, которая возможна в области мысли, – согласиться, что мир непознаваем, – и заняться человеком.

* * *

Когда в старости человек становится мудрым и нравственным, ему, вероятно, бывает стыдно вспоминать свои былые поступки, шедшие вразрез с предписаниями нравственности и мудрости. Слишком рано или слишком поздно. Середины нет.

* * *

Я бываю у X., потому что у них память лучше, чем у меня. Они обогащают наше общее прошлое, возвращая моей памяти все, что из нее изгладилось.

* * *

Чтобы произведение прозвучало как вызов, оно должно быть завершено (отсюда необходимость «обреченности»). Оно противоположно божественному творению. Оно завершено, имеет свои пределы, ясно, замешано на человеческих потребностях. Единство в наших руках.

* * *

Парен. Может ли человек выбрать мгновение, когда он готов умереть за истину?

* * *

В этом мире люди делятся на свидетелей и подтасовщиков. Стоит человеку умереть, как его свидетельство начинают подтасовывать с помощью слов, проповедей, искусства и проч.

* * *

Успех может облагородить юношу, как счастье облагораживает человека зрелого. Убедившись, что его усилия оценены по заслугам, юноша может вести себя спокойно и непринужденно – по-королевски.

* * *

Роджер Бэкон пробыл в тюрьме двенадцать лет за то, что утверждал первенство опыта в познании.

* * *

Есть мгновение, когда юность уходит. Это мгновение, когда мы теряем наших близких. И с этим нужно смириться. Но это тяжело.

* * *

Об американском романе: он стремится к универсальности. Как классицизм. Но если классицизм стремится к универсальности вечной, современная литература волею обстоятельств (взаимопроникновение разных народов) стремится к универсальности исторической. Ее интересует не человек всех времен, а человек всех стран.

* * *

«Чума». «Он любил просыпаться в четыре утра и думать о ней. В этот час она принадлежала ему. В четыре часа утра люди ничего не делают. Они спят».

Театр продолжает работать: дают пьесу об Орфее и Эвридике.

* * *

Разлученные: Мир… Но кто я такой, чтобы судить их. Все они правы. Но выхода нет.

Разговор о дружбе между доктором и Тарру: «Я думал об этом. Но это невозможно. Чума не оставляет времени. – Внезапно: – Сейчас мы все живем для смерти. Есть над чем задуматься».

Там же. Чудак, выбирающий молчание.

* * *

– Защищайтесь, – говорили Судьи.

– Нет, – отвечал Обвиняемый.

– Почему? Так положено.

– Пока еще нет. Я хочу, чтобы вы приняли всю ответственность на себя.

* * *

О естественности в искусстве. Абсолютная естественность невозможна. Ибо невозможна действительность (дурной вкус, вульгарность, несоответствие глубинным потребностям человека). Именно поэтому все, что создано человеком на основе мира, всегда в конце концов оборачивается против мира. Романы-фельетоны плохи, потому что по большей части правдивы (то ли оттого, что действительность приспособилась к ним, то ли оттого, что мир условен). Искусство и художник воссоздают мир, но втайне всегда не удовлетворены им.

* * *

Портрет С., нарисованный А.: «Ее изящество, ее чувствительность, эта смесь томности и решимости, осторожности и дерзости, это простодушие, не мешающее ей судить трезво и искушенно».

* * *

Греки «ничего не поняли бы в экзистенциализме – между тем христианство они, хотя и со скандалом, могли бы принять. Все дело в том, что экзистенциализм не предполагает определенного поведения».

То же. Не существует познания абсолютно чистого, то есть бескорыстного. Искусство – попытка чистого познания с помощью описаний.

* * *

Поставить вопрос об абсурдном мире – все равно что спросить: «Согласны ли мы предаться отчаянию и ничего не предпринимать?» Я полагаю, что ни один порядочный человек не ответит утвердительно.

* * *