Читаем Записные книжки Л. Г. Дейча полностью

Любопытно, как в течение короткого периода времени лидер народовольцев противоположно отзывался о деятельности К. Маркса: мне весной 1883 г. он характеризовал ее как вредную, его самого ругал самыми отчаянными эпитетами вроде лжеца, подлеца и пр. А вот как он же в «Вестнике Народного просвещения», № 1, 1885 (стр. 260–270) отзывался об этом же «Капитале»: «Нам приходилось уже защищать К. Маркса от дружеских приветов российской кафедры, а теперь приходится выгораживать его от солидарности с подпольным доктринерством. Замечательно, что имя К. Маркса, составляющее в Европе живой символ социалистической революции, у нас усердно и безбоязненно эксплуатируется разными постепеновцами. Маркс открывает тайну европейской революции. Его слово является откровением для пролетария и страшным для буржуа. Но русские буржуа и революционеры не находят у Маркса формулы русского революционного процесса. Его анализ русских исторических условий был далек от той полноты и глубины, с какими им была изучена западноевропейская действительность. Там был „не только великий ученый, но и политический вождь. У нас он не имеет этого последнего значения. И вот что поныне привлекает к нему благосклонное внимание разных постепенцев“».

Едва ли Тихомиров сам понимает, что он здесь написал, и от своих поползновений он будто-бы брал Маркса под свою защиту. Но, очевидно, здесь он высказывает высокое одобрение тому самому человеку, которого всего за два года перед тем всячески поносил, устно и в печати. Этого, конечно, не признают уцелевшие старые народовольцы несмотря на то, что он [Л. Тихомиров] давно превратился в ярого мракобеса, защитника православия, самодержавия и всякой кнутовщины.

30. V.

Вспомнилось сегодня, что нам отпускалось на каторге 2 1/2 ф. хлеба, 1/3 ф. мяса, известное количество круп, зелени, сала и пр. Сравнительно с тем, что теперь получаем, мы прямо роскошествовали на каторге. Нужно ли лучшее доказательство того, что мы «быстрыми шагами двигаемся к социалистическому] строю?»

16. VI.

Разговор с Рейнштейком, твердо верящим в блестящие последствия пятилетки, произвел на меня удручающее впечатление. Неужели все кругом наблюдаемое — разорение, обеднение, нужда, фикция, обман, а мы, в действительности, быстрыми шагами идем к социализму? Или я слеп или он в оптическом обмане. Я утверждал, что ни через два, ни пять лет не будет войны, т. к. западным странам не до того. И все же в ближайшие годы должен наступить какой-нибудь поворот, изменение, которое обеспечит, наконец, необходимые средства существования населению. От души желаю, чтобы я оказался никуда не годным пророком, и сам первый признаю это, если действительность меня опровергнет.

17. VI.

Неимоверно тяжело чувствовать себя совершенно одиноким: как в моральном, так и в идеологическом отношении. В сущности я ближе всего к б[ольшеви]кам и, тем не менее, не могу мириться с их приемами осуществления социализма. Читал доклад Кирова на Леноблсъезде по поводу вредительства, в том числе академика Е. Тарле. Позор!

21. VI.

Трусость, подхалимство, угодничество не имеют границ. С разных концов присылаются ходатайства о награждении Ст[алина] орденом Ленина. Чем это лучше прежних возвеличений «начальника» его подобострастными сослуживцами? Стыдно становится не только за других, но и за себя…

24. VI.

Приходил Арх-р.: произвели у него обыск — искали (по доносу) «валюту», ничего не нашедши, его все же забрали; затем спустя 2-ое суток выпустили; теперь вся обширная семья по ночам дрожит, боясь нового посещения. Просил «заступиться», как-будто я что-либо могу сделать. Посоветовал не бояться; ушел успокоенный.

25. VI.

Невский против издания моих произведений ввиду 75 л., потому, мол, что я — в противоположность Фигнер и Фроленко, являющихся действительно «инвалидами, мертвыми трупами», — еще «живой» человек, к тому же, будто-бы, опасный, вредный б[ольшеви]кам, могу еще помешать им. Вздор! Я тоже уже мертв — все из меня выжили.

Несколько иначе к этому же плану Булатова отнесся Рязанов; он как будто отнесся сочувственно, обещал подумать, назначил другое свидание этому подростку, но в назначен […].

Ужасное положение насчет продуктов: бесконечные хвосты, 1–2 ч. надо для их получения в минимальных количествах; в некоторых местах пуд рязанского хлеба стоит 13 р., а то — 16–20 и даже 32 р., в Саратовской губернии, мясо 40 и более пуд. В селах и деревнях кооперативные лавочки совершенно не имеют продуктов, но много водки, которую пьют крестьяне в неимоверных количествах.

По общим сообщениям колхозы распадаются, бегут из них, очень немногие остаются. Утверждают, будто в погоне за валютой режут молодой скот ради шкур, продаваемых за границу. Сплошное разорение!

27. VI.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Мсье Гурджиев
Мсье Гурджиев

Настоящее иссследование посвящено загадочной личности Г.И.Гурджиева, признанного «учителем жизни» XX века. Его мощную фигуру трудно не заметить на фоне европейской и американской духовной жизни. Влияние его поистине парадоксальных и неожиданных идей сохраняется до наших дней, а споры о том, к какому духовному направлению он принадлежал, не только теоретические: многие духовные школы хотели бы причислить его к своим учителям.Луи Повель, посещавший занятия в одной из «групп» Гурджиева, в своем увлекательном, богато документированном разнообразными источниками исследовании делает попытку раскрыть тайну нашего знаменитого соотечественника, его влияния на духовную жизнь, политику и идеологию.

Луи Повель

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Самосовершенствование / Эзотерика / Документальное
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное