Записные книжки. Воспоминания

Шагинян, конечно, жертва. Жертва нового у нас, но необыкновенно быстро распространившегося соблазна «генеральства». Студенты сейчас устраивают истерику, если курс поручен не профессору, а доценту. Они рассматривают это как неуважение к аудитории. В литературе примерно пятнадцати лицам присвоено звание значительного писателя. Звания распределяли по методу дедукции, исходя из того, что в литературе должны же быть значительные писатели.

Отсюда страшная путаница: Тынянов, который оскорбляется, когда его сравнивают с Мережковским; Козаков, который думает, что он культурная оппозиция Чумандрину; Шагинян, которая сама с собой обращается как с Флобером.

Анна Андреевна говорит, что Мар. Шагинян имела обыкновение при встречах целовать ей руку. В темном коридоре Дома Искусств это еще ничего. Но как-то она проделала это в Кисловодске, у источника, при всей кисловодской публике. Публика шарахнулась в ужасе.

Ах, ах, это всё девятисотые годы: душа. Сегодня она целует публично женщине руку; завтра она в Дневнике обзывает человека мистиком, при сем прилагая адрес.

Во многих отношениях лучше насчитывать тридцать лет, чем сорок. Но в частности это лучше потому, что тридцатилетний возраст более или менее избавляет от символистических традиций. В русском символизме, даже высокой поры, было много отвратительного. Но послереволюционные символистические традиции – похабны. Это традиции словесного бесстыдства, идеологического блуда, бесплодия, подлого самоуничижения.

Они с таким восторгом рвут и топчут своих богов, что теперь видишь, какие это были дрянные боги.

Символистические традиции после революции породили самые страшные вещи. На одном конце мегера Зинаида Гиппиус. На другом конце искаженный Андрей Белый, который божится, что он старый материалист, и для подкрепления своих слов готов даже перекреститься. А посредине много импотентов. И больше всего непонимания. Людям символистической культуры свойственно глубокое непонимание революции, действительности эпохи. Одни из них конфузятся и не знают, куда девать руки. Другие рвут зубами своих богов и своих знакомых.

По Москве распущены слухи, что скоро выходит собрание сочинений Ахматовой со всеми портретами.

Анна Андреевна: «Подумайте, со всеми портретами… Последний, вероятно, в гробу».

Пушкинист Лернер однажды обиделся на Ахматову и написал ей: «Если бы вы не были женщиной, я вызвал бы вас на дуэль».

«Маски» Белого – стилистически подлая книга. Что это, Рокамболь? Нет, это Брешко-Брешковский. Душемутительная смесь мистики, марксизма и Брешко-Брешковского.

Д. П. Якубович – при молодости лет – человек девятнадцатого века. В б. Пушкинском Доме сидят Анна Андреевна и Якубович, сличая два текста «Конька-Горбунка». Подходит Гуковский.

Г.: – А, здравствуйте! Все изучаете арапа?

А. А. (поясняя Якубовичу): – Соллогуб говорил про Пушкина: «Этот арап, который кидался на русских женщин…»

Як.: – Но ведь это совсем не верно…

Г.: – Ну как сказать – не верно!

Як. (задетый): – Вы вот любите вашего Хераскова…

Г.: – Конечно. Он милый был человек. Он не кидался на русских женщин.

А. А.: – Но в конце концов разве это так плохо?..

А. А. добавляет: – Тут Гуковский и Якубович оба проваливаются в люк.

А. А. рассказывает о своих занятиях «Петушком» кому-то из пушкинистов.

– Как интересно! Я тоже как раз думал о «Петушке». Очень интересно там это торговое начало…

– ?

– Как же, – «корабельщики в ответ».

Якубович в своей речи сказал: «До сих пор об источниках „Петушка“ ничего не знали, но теперь, выражаясь словами присутствующего здесь поэта (аудитория тихо охнула) … это просто, это ясно, это всякому понятно».

Коля Коварский не может причинить Мандельштаму никакого вреда, даже цензурного. Но Олейников и Хармс очень страшные враги. Они прямо и довольно убедительно ведут к тому, чтобы изъять Мандельштама из современности, пересадив его на историческое место. Это существеннейший вопрос – о способности мандельштамовского слова выражать наше несимволистическое сознание.

Этих (Олейникова, Хармса и проч.) мутит от всех решительно ореолов (по крайней мере, семантических). Все слова с ореолами и определившимся знаком ценности выражают не то или не совсем то состояние сознания. Они не точны.

В «Правде» полподвала о «Звезде», наряду с полезными писателями печатающей вредных писателей. Вредные писатели: Шкловский, Мандельштам, Заболоцкий. Полезные: Либединский, Чумандрин, М. Слонимский, Федин, Тихонов. Про фединское «Похищение Европы» написано, что оно плод глубоких размышлений о судьбах старого мира.

Словом, Федина и бывшего поэта Тихонова за выслугу лет по редакциям и литературным организациям произвели в Чумандрина. Это уравнение в правах – единственный плод прошлогодних настроений. Прежде были 1-й сорт – пролетарские писатели, и 2-й сорт – попутчики, т. е. писатели, которые хотят, но не могут быть пролетарскими. Нынче это отменено. И резонно, потому что тем самым упраздняется сама мысль о литературе разного качества.