Заплаканная душа

Понурым взглядом из-под палых век
Я обыдёнкой с жизнью согласился,
Что всякий здравый русский человек
Давно с домашней родиной простился
И душу продал городу навек,
И на миру с улыбкой покрестился.

Ан без тебя, родинушка-родня,

Свидетельница вещего начала,
Не только б вживе не было меня,
Но и тебе меня бы не хватало:
Не я ли плёл плетни из краснотала
Заветных слов? А по садам шныряла
Наущенная мною ребятня…

Я помню дом присядистый, без крыл,

Зато с железной свадебною крышей.
Его я в помощь плотникам рубил
И ненароком палец отчекрыжил,
И дед меня кулацким матом крыл,
От матушки беду сию мурыжил
И самогоном кровь остановил…

С тех пор я, куцепалый ухажёр,

Сирень в слезах исподтишка ломаю
И сыплю сплошь по радостному маю,
И принимаю горький приговор,
Коль, несмотря на матушкин призор,
Я, словно тать трепещущий, скрываю
Словесный свой подвянувший позор.

Но я хвалю, как сирый соловей,

Берёзу над осыпавшейся кручей,
Что в зиму обносилась до бровей
И вновь белеет красотой блескучей.
Она ещё не сделалась плакучей,
Но в душу льёт томительный елей.

А родина моя на склоне лет

Подрастеряла трезвую суровость
И вянет, как горчащий бересклет.
Ни для кого беда её не новость,
И никакой осмысленный поэт,
Продав за злато душу или совесть,
Не прокричит ей пламенный привет.

А ведь она мне мнилась золотой

В церквах не столь весёлых,
                            сколь печальных,
В венце из лилий молодо-венчальных,
Не дерзнувшей державною пятой
Порушить иноверцев достославных,
А в мир нести приветливый покой,
Хотя весь мир без Бога – никакой!

И так мы оплошали потому,

Что во вселенском ужасе и мраке
Не предпочли девицу в терему
Любой надсадно-хриплой железяке,
В соплях воспели бунты и тюрьму
И, отрезвев, попятились, как раки…

О, родина моя, коль не натешусь

С тобою быть в словесном табуне,
На первом крепком колышке повешусь,
На знатном красноталовом плетне.
Воспомяни брезгливо обо мне,
Как о трухлявом, но изрядном пне…
И пусть мурашки брызнут по спине!

Сейчас сама ты в кочках и пеньках,

Скоромишь душу в липких поцелуях,
А мне-то мнилось эдак и растак,
Что скачешь ты стремительно на шлях
В своих блестящих гоголевских сбруях,
Не во грехах, а в праведных стихах.
И колокольцы плачут впопыхах!
Увы, увы! Остались от молвы
И ширь твоя, и щедрость, и певучесть,

При этом – пьянство,

                         блуд и невезучесть,