Заплати другому

Она снова была в гневе, и Рубен гадал, удается ли ей когда-нибудь побыть спокойной между двумя вспышками. На этот раз он не успел и рта открыть, поскольку ее гнев был заранее собран воедино, и оставалось его только выплеснуть. Рубен восхищался этим. Завидовал, если честно, его, может быть, даже подмывало попросить дать ему несколько уроков. Она смогла бы хорошо преподать праведное негодование людям вроде Рубена, у кого в этой области не имелось никаких способностей.

И она была красива, но не той красотой, что причиняла ему боль.

– Вы почему сказали моему сыну, что мы должны встретиться в моем доме?

– И не думал. Я вообще не говорил, что мы должны встретиться.

– Не говорили? – Ее атака, захлебнувшись на скаку, явно смешалась, гнев, вдруг обретя ответственность, вдрызг разлетелся, потеряв всякую цель. – Тревор велел мне приготовить фахитас[11] из курицы, потому что вы придете к ужину. Потому что вы хотите поговорить со мной про его затею.

– В самом деле? – Интересно. – А мне он сказал, что вы пригласили меня на ужин, и, как он считал, потому, что вы хотели поговорить со мной о работе над заданием.

– Ну, черти веселые, и что же это он тогда творит? – воскликнула она отрешенно, словно Рубена и не было рядом.

– Может быть, он хочет поговорить о том, что делает, с нами обоими.

– Но почему не тут, в школе?

– Он сказал, что вы заняты на двух работах, и мне легче прийти к вам.

– Я же тут, разве не видно?

– Я только передаю слова Тревора.

– А-а. Хорошо. Зачем же тогда он старается заманить вас?

Высказать это было рискованно, но Рубен решил: он, наверное, все же попробует. Скорее всего, она опять разойдется, но не беда, поскольку ее гнев его не донимал. Он был чистым и открытым, а его приближение можно было всегда различить.

– Вчера утром он спросил, женат ли я. А потом спросил, не хотелось бы мне жениться.

– И что?

– Я просто рассуждаю.

– Вероятно, ему было просто любопытно. Я вам говорю, этот ребенок знать не знает, когда надо рот на замке держать.

– Просто я подумал…

– Что?

– Просто я подумал, что Тревор пытается свести нас.

– Нас?!

Она, похоже, застыла на месте, все чувства разом отразились на лице, в ожидании, когда с ними разберутся. Еще один риск, еще одно уродство, в каком он себя открыто показал. «Нас?! Вы, верно, шутите».

– Я сознаю, что мы – самая невероятная пара на свете, но ведь, в конце концов, он всего лишь мальчик.

Он следил, как она, превозмогая себя, неуклюже выбиралась из столбняка, вновь обретая способность говорить.

– Тревор никогда бы не сделал такого. Он знает, что его папка вернется домой.

– Всего лишь предположение.

– Вы почему вообще сказали, что придете ужинать?

– Почувствовал себя виноватым после вашего ухода в прошлый раз. Вы просили меня помочь разрешить трудности, возможно, порожденные моим заданием. Боюсь, я отнесся к этому без должного внимания.

Косой луч утреннего солнца, ворвавшийся через окно, охватил Арлин, превратив в самый яркий объект в классе. Он сияющей полоской улегся на обнаженное тело между юбкой и коротенькой кружевной безрукавкой. Незагорелая, беззащитная кожа, как у фарфоровой куколки. Что-то хрупкое, отправленное на полку из опасения, как бы не разбилось в руках. Она казалась такой беззащитной… пока не открывала рот.

– Я знаю, что не нравлюсь вам.

То было последнее, что Рубен ожидал услышать от нее, тем более что сам уже восхищался ею. Он почти всегда ощущал свою прозрачность, и все же окружающие, похоже, никогда не понимали его намерения верно.

Даже на близком расстоянии.

– Что дает вам основание так думать?

Она издала тот же звук, тот же грубый всхрап.

– Сами ж только что сказали, что мы – самая невероятная пара на свете. А что это означает, как не то, что вы глядите на меня свысока? – «Это значит, я считаю, что вы глядите на меня свысока. Это значит, я понимал, что вы так думаете, вот и вынужден был сказать так». Только у Рубена духу не хватало выговорить такое в ответ, а потому Арлин продолжала: – По-вашему, я слишком тупа, чтобы разглядеть, как вы на меня высокомерно поглядываете? Что ж, может, и нет у меня вашей образованности и говорить я правильно, как вы, не умею, только это не значит, что я глупа.

– Никогда не говорил, что вы глупы.

– А вам и незачем было.

– Никогда этого и не думал. Мне и в голову не приходило исчислять, сколько в вас образованности. По-моему, на этот раз вы чересчур чувствительны.

– Какого черта вы знаете про то, что я чувствую?

– Когда доходит до сверхчувствительности, так я что-то вроде спеца. Короче, ничего из этого мной не предлагалось и, если вы не желаете видеть меня у себя дома, я не приду.

– Э-э, нет. Знаете, что? Так тому и быть. Сказать правду… – Рубен понял по ее заминке, по тому, как напряглось лицо, что если она завершит эту фразу, то поделится с ним чем-то нелегким. Чем-то, что трудно поведать другому, а в особенности ему. – Сказать правду, не так-то мне легко дается поговорить с ним. Могла бы помощью воспользоваться. В шесть часов?

Из книги «Говорят знавшие Тревора»