Читаем Запомни и живи полностью

Запомни и живи

«Разграбив житницы небес…»

Разграбив житницы небес,Дитя вселенской суматохи,Как я могу, засевши в бест[157],Сбирать любви златые крохи?О, парадизов преснота,И буколические встречи!Припомнив дикие лета,Чем осолю свой ранний вечер?Конечно, одуванчик мил,И Беатриче цель поэта.Но я сивуху долго пилИ нечувствителен к букету.Еще, пожалуй, десять лет,(Мне тридцать минуло), готовься —Придется этот скудный хлебСолить слезою стариковства.Я очень, очень виноват,Что пережил свое безумье —Неразорвавшийся снарядЕще валяется на клумбе.

Сан-Идельсбад, август 1921

«Будет день — и станет наше горе…»

Будет день — и станет наше гореДатами на цоколе историй,И в обжитом доме не припомнятО рабах былой каменоломни.Но останется от жизни давнейСлед нестертый на остывшем камне,Не заглохшие без эха рифмы,Не забытые чужие мифы,Не скрижали дикого Синая —Слабая рука, а в ней другая.Чтобы знали дети легкой негиО неупомянутой победеПросто человеческого сердцаНе над человеком, но над смертью.Так напрасно все ветра пыталисьРазлучить хладеющие пальцы.Быстрый выстрел или всхлипы двери,Но в потере не было потери.Мы детьми играли на могиле.Умирая, мы еще любили.Стала смерть задумчивой улыбкойНа лице блаженной Суламиты[158].

Сан-Идельсбад, август 1921

«О горе, горе убежавшим с каторги!..»

О горе, горе убежавшим с каторги!Их манят вновь отринутые льды.И кто средь равноденствия экватораНе помянёт священной баланды?И кто на Пикадилли баров вишенье,Златые грозди самой легкой лжиНе даст за эту все еще небывшую,Уже как бы нежизненную жизнь?В какой передпещерный век отброшенныйИль прыгнувший в тридцатый, крайний край,Ты, арестант, перебирай горошиныИ на гармошке марш веков играй.На девочке дешевенькая ленточка,Пустая соска и приписка «Цель»,И смотрит любопытная ВселеннаяНа эту гробовую колыбель.Благословенны разные, но близкие,Враги, познавшие ярмо одно —Чудовищное Эльдорадо выстрадатьВ чумной столице им одним дано.И горе нам в обетованных выселках!Ах, тяжек сброшенный на землю груз,И в сердце всё ж, огнем российским высечен,Не зарастает каторжника туз.

Брюссель, сентябрь 1921