Запомни, ты моя (СИ)

Пытаясь сосредоточиться на себе, осознаю, что с головы капает кровь, скорее всего сломана рука, потому что левая онемела, а нога пробита стеклом.

Стискиваю челюсти, левой рву ткань своей водолазки и тут же перевязываю рану на бедре, из которой вытащил осколок. Нужно обработать ее, но сейчас важно хотя бы кровь перекрыть. Но самое главное за поясом все так же торчит кобура, а значит пистолет тоже там. И если получится его достать, то есть шанс не сдохнуть, кто бы и куда бы меня не вез.

В какой-то момент довольно долгой дороги, вторая часть которой проходит по ухабистой местности, я все-таки засыпаю. Открываю глаза, только когда яркий свет пытается пробить сетчатку. Сосредоточившись, замечаю огромную небритую рожу мужика мексиканской наружности. Он скалит желтые зубы, и у меня где-то дергается нерв воспоминаний. Марсело. Только тот в гробу. Я лично всадил пулю ему в сердце. Но этот слишком похож.

— Вижу, что узнал, урод, — говорит на ломаном английском, судя по всему, родственник убитого. — Я знал, что ты вернешься, и готовился ко встрече.

— Мало же у тебя дел, если ты столько ждал, — с трудом произношу, не узнавая свой голос.

— Я не убью тебя сразу. Такого сладкого мальчика ждут много приключений в нашем парке чудес.

Я не был подвержен страхам. Умел всегда за себя постоять, даже проходил военные курсы вместе с Камилем и Артуром. Но вот сейчас струсил. Потому что совершенно точно уверен, что лучше сдохну, чем дам себя поиметь.

Двое крупных черных охранников выволакивают меня из машины, буквально несут, потому что уверены, что я полностью обездвижен. И я не пытаюсь их разуверить. Сейчас мне надо хотя бы понять, где я и что это за огромный склад посреди леса. С забором повыше, чем в доме родителей.

— Но сначала я дам тебе восстановиться. Откормлю, как хорошую свинью.

«Больше тебя я вряд ли стану», — думаю по ходу, продолжая осматривать железные двери, окна с решетками, но меня больше пугает не то, что это место похоже на тюрьму, а лица, которые выглядывают из решеток. Это реально притон? Под Амстердамом? Я бы поверил в такое в России, но в Европе?

— А потом, когда твоя задница будет похожа на туннель, а твой рот будет порван, я продам тебя на органы, уверен, они у тебя в полном порядке.

Я пытаюсь не поддаваться панике. Вот уж точно не то, что сейчас нужно. Мигом вспоминается Алена и то, что она в полной безопасности. Это ведь самое главное.

Она ведь до хрена пережила за пятнадцать лет. Похоже, пришло время расплаты.

Меня проводят по бесконечным коридорам, стены которых покрашены в коричневые и серые тона, и кидают в одну из камер, не особо беспокоясь, что я снова могу удариться головой и больше не очнуться.

— Где второй?! — успеваю, пока провожатые не ушли.

— Меня он не интересовал. Там оставил, — отвечает свинья и с мерзкой сальной ухмылкой осматривает меня. — Скоро придет врач. Нам же нужен здоровый мальчик.

Он, хохоча, уходит, а у меня от этого смеха перед глазами темно становится. И дело не в том, что здесь мало, что можно разглядеть. Обычная кровать с матрасом. Умывальник, унитаз и окно под потолок, в которое можно заглянуть, если встать на край раковины.

Я быстро снимаю кобуру, проверяю пистолет. Девять патронов. Можно убить охранника, потом еще двух на входе, но скорее всего к этому времени меня самого пристрелят.

Придется снова проситься на прием к этой свинье, как бы его не звали. Но прежде нужно хотя бы продезинфицировать раны, чтобы были силы бежать, когда это понадобится.

Недолго мучаюсь о том, куда спрятать пистолет. Рву матрас и засовываю кобуру почти в середину. Затем ложусь на него, с удивлением отмечая, что он ничем не пахнет. Обычный новый матрас. Собственно, если вспомнить, какие в России тюрьмы и детские дома, то здесь почти сносно. Если не думать, что это за место и что со мной собираются сделать.

Спустя только час мне приносят какую-то похлебку. Ее я, даже не задумавшись о содержании, выпиваю. Голодовка не поможет, а силы нужны. И еще только через час приходит врач, высокий черный мужик в белой маске и халате.

Он бегло осматривает рану на ноге, руку и что-то бормочет, судя по всему, на арабском.

— Массаж простаты делать не будете? — пытаюсь пошутить, сраженный страхом. Все-таки изнасилование таким амбалом может спокойно привести к смерти. Смотрю в черные глаза и вижу там смешинки. Ей богу.

— Тебя надо зашивать, — говорит амбал на очень плохом русском, но у меня как будто внутри тепло разливается от простых слов на родном языке.

Боже, вот я трус. Всего несколько часов неизвестно где, без возможности спасения, а уже готов сдохнуть от паники.

«Возьми себя в руки», — ору себе мысленно.

— Жопу лучше мне зашейте, — предлагаю со слабой улыбкой, и амбал хмыкает.

— Рот тоже? — говорит он на корявом русском, а потом уже что-то на голландском. И в камеру входят двое, подхватывают меня и куда-то несут. И снова бесконечные коридоры, снова бесконечные двери. Пока все не сменяется ярким светом, судя по всему, больничного крыла.