«Запомните меня живым». Судьба и Бессмертие Александра Косарева

Но дуб, словно бы зная какое-то тайное пророчество, понимает, что с ним может произойти. И задолго до бензопилы и дровосеков при малейшем ветре разбрасывает желуди.

И вот от него уже один пень остался, вымазанный дегтем, чтобы никто не сел передохнуть и никакие муравьи на него не посягали. А поглядишь — то здесь, то там уже вылезли из земли юные дубки. Часть из них все равно погибнет. Но другие выживут, неся в себе силу, мощь и генетику отцовского дерева.

А еще я иногда люблю представлять себе жизнь в виде документального кино, чтобы пленку можно было отмотать назад и разобраться в логической цепочке последовательностей. И тогда передо мною предстают невероятные, оглушительные выводы.

Хотя для великого Пространства-Времени, скажем, для Бога — эти переживания ничто.

Потому что даже неверующие люди чувствуют: кто-то все равно знает про нас всё. Причем с самого начала и до конца.

Он знает про вас, про меня, про моих и ваших родных и близких во все времена жизни. Он смотрит на всё это не горизонтально, как мы, а вертикально. И оттуда, с немыслимых и никем еще не виданных высей, несмотря ни на что, любит нас…

Глава двадцать вторая «Золотая рамка»

Тридцать шестой год для Косарева оказался бурным и очень насыщенным. Многое в него вместилось.

Александр Васильевич помогает Горькому учредить серию «Жизнь замечательных людей» в «Молодой гвардии». Это тот самый год, когда по инициативе Косарева футболисты «Спартака» проводят матч на Красной площади. И год неприятностей: арест родного брата жены Павла.

Но начался год с совещания ЦК комсомола по поводу развития детской литературы 15 января.

От ЦК партии в президиуме сидел А. Андреев, от Союза писателей — С. Маршак, К. Чуковский, А. Толстой, Л. Кассиль, М. Пришвин, А. Новиков-Прибой, Л. Пантелеев.

Вот как вспоминает об этом дне в своем дневнике Корней Чуковский:

«Появляется Косарев. Аплодисменты.

Мне пришла в голову великолепная тема детской книги, в ней должна вылиться моя жаркая любовь к советскому ребенку — и сквозь этого ребенка — к эпохе. Я уже четыре года собираю для этой книги материалы и только сейчас под впечатлением беседы с Косаревым осмыслил эту тему до конца.

Косарев обаятелен. Он прелестно картавит, и прическа у него юношеская. Нельзя не верить в искренность и правдивость каждого его слова. Каждый его жест, каждая его улыбка идет у него из души. Ничего фальшивого, казенного, банального он не выносит. Какое счастье, что детская литература наконец-то попала в его руки. И вообще в руки Комсомола.

Сразу почувствовалось дуновение свежего ветра, словно дверь распахнули. Прежде она была в каком-то зловонном подвале, и ВЛКСМ вытащил ее оттуда на сквозняк.

Многие фальшивые репутации лопнут, но для всего творческого, подлинного здесь впервые будет прочный фундамент. Хочется делать в десять раз больше для детской литературы, чем делали до сих пор. Я взял на себя задание — дать Детиздату 14 книг, и я их дам, хоть издохну. О совещании не записываю, так как и без записи помню каждое слово. То, за что я бился в течение всех этих лет, теперь осуществилось. У советских детей будут превосходные книги. И будут скоро».

Я еще здесь не ссылалась на книгу Николая Трущенко «Косарев» из серии ЖЗЛ, но не потому, что считаю ее недостойной или в ней неверные факты. А потому что написана она исключительно с точки зрения бетонной сусловско-брежневской идеологии.

Но некоторые факты Трущенко узнал из бесед с моей мамой, которой уже нет в живых. Некоторые страницы вообще написаны с ее слов, и поэтому детали могут быть для нас интересны.

Касаются они и детских книжек.

По впечатлению Трущенко, Косарев пристально присматривался к внутреннему миру детей, благодаря общению со своей единственной дочерью — Леной. Эти редкие часы с дочерью он мог проводить, естественно, либо после работы в квартире на Серафимовича, либо в выходные дни на даче в Волынском.

Он любил делать ей всякие сюрпризы, часто дарил игрушки, но Лена часто спрашивала:

— Папа, а книжку?

Где ему было достать новую книжку, даже занимая такой высокий пост? Детских книг выпускалось очень мало! Полиграфическое исполнение — никакое. Чего не скажешь о партийной литературе, изданиях классиков марксизма. Тут не жалели ни красок, ни кожи, ни мелованной бумаги, ни даже золота для корешков.

— Но я же тебе, — виновато отвечал Косарев, — совсем недавно сказки братьев Гримм приносил! Где они?

— Я уже прочитала!

И от бабушки, Марии Викторовны, я слышала, что Лене, моей будущей маме, едва стукнуло четыре, а она уже бегло и вслух читала сказки Шарля Перро, русские народные, детские рассказы Льва Толстого.

Косарев, конечно, верил Лене, но любил попросить, чтобы рассказала содержание. В конце концов, это вошло в привычку, стало традицией. Он удивлялся цепкой памяти дочери, она помнила все сюжеты, все детали.

И более того. Часто Лена принималась фантазировать, и героев русских сказок «пересаживала» с ковров-самолетов на дирижабли или стратостаты.

— Причем тут дирижабль? — спрашивал Косарев, удивляясь.

— А вы с мамой о нем говорили!