Прежде всего возникала необходимость разобраться со сторонами света. Летом господствующим ветром в степи был «басурман», который дул с юго-запада, ранней весной с северо-востока часто налетал жестокий суховей. Послюнявив и подняв над головой палец, сечевик легко и точно определял, откуда дует «москаль», «дончак», «бессерменский» или «ляшский» ветер. «Степным компасом» называли казаки латук или дикий салат. Если он рос на сухом или открытом, незатененном месте, то листья его на стебле обращены плоскостями на запад и восток, а ребрами – на север и юг. Казаки хорошо знали повадки маленьких насекомых, которые кормили их медом. Степные пчелы строят свои жилища из очень прочного материала. Их гнезда помещаются на камнях или на стенах, обращенных всегда к югу, и похожи на комки грязи, отброшенные колесами повозок или лошадиными копытами… В плавнях свои ориентиры. Кора деревьев, например, с севера темнее и грубее, чем с юга. В первой половине лета трава вокруг пней выше и сочнее с южной стороны. После половодья трава была наклонена в сторону проток, протекающих, как правило, в широтном направлении. И в плавнях, и по степным урочищам «в трущобах травяного леса своих пустырей» казаки никогда не терялись, ориентируясь по заранее сделанным «скрутням громаднейших трав и нарубкам на кустах». Пробираясь через плавневые заросли –
В степи, «словно в сухом море не было ни дороги, ни тропы, ни следу». Зато была звездная карта над головой. Яркие созвездия Чепига, Квочка, Пасека, Плуг, Волосожары, Воз спелыми гроздьями висели над притихшей степью и не только очаровывали, завораживали степного скитальца, но и указывали, освещали дорогу, направляли осторожный шаг коня. Самым верным и надежным ночным ориентиром для казака был звездный Чумацкий Шлях, протянувшийся с юга на север (кстати, если летом Млечный Путь был полон звезд и светел – к хорошей погоде, тусклый – к ненастью). Был у казаков и настоящий компас. В
Татары и ногайцы знали степь, «как собственную пазуху». Преследовать их было очень трудно. Скрываясь от погони, они все время разделялись на все меньшие и меньшие отряды, практикуя так называемые «разделения» и «разбеги». Причем делали это так искусно, что следы, «оставленные ими по степной траве, исчезали, точно круги от брошенного в воду камня». И все же казацким следопытам удавалось выследить коварного врага. Как сообщали очевидцы, сечевики прибегали к следующей разведывательной тактике. Двигаясь по степи табором, запорожцы высылали «во все четыре стороны по одному казаку для отыскания так называемой живой татарской сакмы (лошадиных следов) по траве». Где был человек в плавнях или степи – там его нет, а где шел – там след. Нет, например, огня – да огнище знать. Степное пожарище долго пахнет, да и по остаткам кострищ можно было догадаться, как давно и в каком количестве прошли кочевники. В выборе направления к лагерю неприятеля, кочевому стану дикого степняка надежными ориентирами служили остатки снаряжения и вьючных животных, погибших во время дальних переходов, полуобгрызенные кости, засохшая кровь, обрывки одежды на унизанных шипами кустах шиповника, оброненные мелкие бытовые предметы. В дикой степи не знаешь, где найдешь, где потеряешь. Однако часто случалось так, что степняк терял, а казацкий следопыт находил. И отыскивал след, и определял тропу…
Птичий язык
Из ложбинки, что огибала курган, вдруг раздался скрипучий голос куропатки: «Скиржи-скиржи, скиржи-скиржи!» Казак остановил лошадь и прислушался. И снова малая птаха «заскиржикала». Запорожец облегченно вздохнул. Все правильно – как и предупреждали его, это подал сигнал затаившийся в балочке казацкий разведывательный отряд. Он означал, что дальше до самого Днепра путь свободен. Всадник повернулся в сторону ложбинки и прокричал перепелкой: «Пить-пилить, пить-пилить!» Дал знать товарищам, что понял их.